Онлайн книга «Гадкий утенок»
– Ему трудно прикипеть душой к месту. Но он этого хочет, а это главное. Поживем – увидим. – Вы хотите, чтобы он здесь остался? Михаэла кивнула. – Он нас понимает и не мешает нам. А другой хозяин может оказаться глупым и неподдающимся воспитанию. – Значит, вы воспитываете Николаса? – Удивилась Нелл. – Конечно. Его воспитывать легко. Он человек волевой, умный. Со временем приноровится. – А мне казалось, что сила волн мешает человеку приспосабливаться к обстоятельствам. – Здешняя земля слабаков не любит. – Михаала взглянула на Нелл. – Пережевывает их и выплевывает. Карандаш замер над листом бумаги. – Вы думаете, что я слабая? – Не знаю. А вы сами-то как думаете? – Я не слабая. – Тогда вам не из-за чего тревожиться. – Вы ведь не хотите, чтобы я здесь оставалась. – Мне все равно. – Михаэла достала из духовки противень. – Только не увозите отсюда Николаса. Можете с ним разговаривать, улыбаться, даже спать с ним. – Теперь она взялась за сковородку. – Но когда уедете, оставьте его здесь. Нелл возмущенно встрепенулась. – Я не собираюсь с ним спать! Я прнехала сюда не за этим. Михаэла пожала плечами: – Рано или поздно это произойдет. Он мужчина, а до вас ближе, чем до женщин в городе. – Она потыкала спичкой в бисквиты. – Такая женщина, как вы, не оставит мужчину равнодушным. – Он смотрит на меня другими глазами. – Все мужчины смотрят на женщин одинаковыми глазами. Естественная реакция. Уже потом они понимают, что, кроме тела, у нас еще есть и душа. – С вашей точки зрения, решать будет Николас, а не я? – Вам нравится на него смотреть. Вы все время на него смотрите. Неужели? Ну разумеется, Михаэла права. На Николаса трудно не смотреть. Он и в толпе-то сразу обращает на себя внимание. – Это неважно. Между нами ничего такого нет. – Ну, вам виднее. – Михаэла отвернулась. – Некогда мне болтать. Обед скоро. Нужно посуду расставлять. Нелл вздохнула с облегчением. Конечно, Михаэла ошибается, но разговор принял слишком уж щекотливое направление. – Вам помочь? – спросила она. – Нет. – Михаэла доставала из шкафа посуду. – Сходите лучше в конюшню, позовите Николаса. Нелл отложила альбом, встала. – Иду. * * * Когда она вошла в конюшню, Николас чистил скребницей гнедого жеребца. – Пора обедать, – сказала Нелл, останавливаясь в дверях. – Сейчас приду. Нелл смотрела, как он ровными, аккуратными движениями расчесывает коню гриву. Он всегда действует так – расчетливо и эффективно, подумала она. В старых джинсах и свитере Танек выглядел не хуже, чем в смокинге. Сразу было видно, что работой конюха он ничуть не гнушается. Можно подумать, он всю жизнь только этим и занимался. Как мало был похож Танек, которого Нелл впервые увидела на Медасе, на этого ковбоя. – Что это вы затихли? – спросил Николас, не поднимая головы. – О чем вы думаете? – У вас хорошо получается. Вы разбираетесь в лошадях? Он улыбнулся. – Учусь. До того как я здесь поселился, лошадей я видел только в британском клубе по конному поло. – Вы состояли в британском клубе? – Не совсем. Мальчишкой я работал там на кухне, мыл посуду. – Трудно себе представить вас, моющим посуду. – Правда? А в то время это было для меня большой удачей. До того я мыл полы в борделе, где работала моя мать. – О Господи… Танек оглянулся через плечо. – Весьма вежливый комментарий с вашей стороны. Я вас смутил? – Нет, но я… – Нелл запнулась и тут же разозлилась сама на себя. – Это не мое дело. Я не собиралась вмешиваться в вашу частную жизнь. – Ничего страшного. Я свою мать почти не помню. Гораздо лучше ко мне относились другие шлюхи. Мать была американкой, приехала в Китай с другими хиппи, чтобы найти «истинный свет». К сожалению, «истинный свет» она видела, лишь когда накачивалась наркотиками, поэтому пребывала в этом состоянии почти все время. Она умерла от слишком большой дозы, когда мне было шесть лет. – И долго вы прожили в публичном доме? Танек призадумался. – Мне было лет восемь, когда я перебрался в клуб. А в двенадцать лет меня оттуда вышибли. – Почему? – Повар сказал, что я украл три коробки черной икры и продал ее на сторону. – Это правда? – Нет, повар сам стащил икру, но на меня свалить вину было проще. – Голос Танека звучал совершенно бесстрастно. – Я не мог за себя постоять, заступиться за меня тоже было некому. – И вы можете говорить об этом так спокойно? – Дело давнее. К тому же я получил ценный урок. Во-первых, я научился себя защищать, а во-вторых, стал осторожным. – Что произошло потом? Вам было куда податься? – На улицу. – Танек отложил скребницу и погладил жеребца по морде. – Там мне преподали еще более полезные уроки, но вам о них лучше не знать. – Закрывая двери конюшни, Танек поправился: – Хотя теперь мои знания могут вам и пригодиться. В основном это были всякие гнусные трюки и способы делать другим больно. Нелл попыталась представить, что такое – жить в гонконговских трущобах одинокому мальчику двенадцати лет. Танек насмешливо заметил: – Вы смотрите на меня так же жалостно, как на Питера. И глаза стали добрые-добрые. Нелл быстро отвернулась. – Я ненавижу тех, кто измывается над детьми. Вы, насколько я помню, того же мнения. – Но я, в отличие от вас, при этой мысли не раскисаю. – Я и не думала раскисать. – А то я не видел. Не думайте, что все дети похожи на Джилл. Я был маленьким жилистым ублюдком с острыми зубами и цепкими когтями. – Он смотрел ей прямо в глаза. – Вам кажется, что вы сильно изменились, но в глубине души вы остались такой же чувствительной. А чувствительность означает слабость. Слабость же приводит к смерти. – Значит, я избавлюсь от чувствительности. – Нелл направилась к дому. – Если обед остынет, Михаэла оторвет нам голову. – Этого мы не допустим. – Танек ускорил шаг. – Как вы с ней уживаетесь? |