Онлайн книга «The Телки два года спустя, или Videoты»
|
пела в динамиках «Пеп-си», — Просто промолчала И... поцеловала! Хижняк повернулся ко мне, поцеловал воздух губами и захихикал. Дима бросил ревнивый взгляд в зеркало заднего вида. С самого начала я об этом знала, Но в глаза тебе прямо не сказала, Просто промолчала И... поцеловала! Я выбросил в окно недокуренную сигарету. Перед тем как позвонить Наташе, посмотрел на руки Димы, лежавшие на руле. Понять, что такое красивые вены, в этот раз я так и не смог. – Привет! – У Наташи отчаянно усталые глаза. – Привет! – Чмокаю ее в губы, скидываю куртку, начинаю на ходу раздеваться. – А это у нас менты теперь такие гостеприимные или ты пешком возвращался? – Мы с Хижняком ждали, пока за нами его приятель заедет, – снимаю рубашку. – А он все не ехал и не ехал. – Так и было, – стягиваю джинсы. – Я хочу принять душ. – За что вас в милицию забрали, ты еще не придумал? – За драку. И за траву. – Ты дрался? С кем? – Она загораживает мне дорогу, хватает за руки. – С Хижняком. Нажрались сильно и полезли в бычку. – А на ваших телевизионных корпоративах менты – это обычное дело? – В глазах недоверие пополам с тоской. – Залезь, пожалуйста, в правый карман моей куртки, – говорю я, стараясь быть как можно спокойнее. – Зачем? – Залезь. Она идет в прихожую, возится с моей кожаной курткой, достает справку, разворачивает. – Это что? – Справка из ментовки. Специально попросил. Для тебя. – Ты издеваешься? – Она подходит ко мне, держа бумажку двумя пальцами, будто боясь обжечься. – По-моему, это ты издеваешься. Можно, я наконец приму душ? Вхожу в ванную, закрываю за собой дверь. Запираюсь. Смотрю на себя в зеркало. Лицо перекошено раздражением. Надо над собой работать, да что-то надоело за все эти годы. – А менты вас за деньги отпустили или как? – слышится из-за двери. – Отпустили бесплатно. Ага. С травой, – забираюсь под душ, – а справку за деньги написали. – Знаешь, я думаю... – Знаешь, я знаю, что ты думаешь, – огрызаюсь я, – вот если бы так оно все и было, как ты думаешь, поверь, я сочинил бы что-то позавлекательнее, чем ночь в ментовке. Например, пришел бы домой под утро, сильно пьяный. Корпоратив сам по себе – это же отличная отмазка, правда? Она что-то отвечает, но я не слышу. Струи воды попадают мне в уши, я закрываю глаза и переключаю этот канал. В голове только один вопрос: почему получается, что правда – единственная версия, в которую никто никогда не верит? Выхожу из душа гораздо более спокойным. Достаю из кармана куртки телефон и сигареты. Слышу приглушенные всхлипы со стороны кухни. Наташа сидит за столом, обхватив голову руками, в полной темноте. – Ну что ты, ну перестань, пожалуйста! – Сажусь рядом, обнимаю ее. – Я думала, что ты... Я не знаю... – всхлипывает она. – Ты перестал отвечать на мои эсэмэс. Я писала тебе каждые пятнадцать минут, начиная с половины первого... – У нас забрали телефоны, я же тебе сказал! – ...Я не знала, что думать. Вы напились, кто-то сел пьяный за руль. Или... вы поехали в другое место... я звонила, а ты был... вне зоны... телефон отключен. И я... – ...И ты подумала, что на самом деле все как обычно. – Я закуриваю, кладу подбородок на ее плечо. – Так уже было. С другими. Он такой же, как они. Только в этот раз еще больнее, да? – Ее плечи начинают содрогаться все сильнее. – Точно, так и думала. У него нет тормозов, его не волнуют чужие чувства. Он же мальчик-звезда. У него все – игрушки. Скучно стало, он и свинтил. Как-то сложно у него все... и как-то глупо... Я прикрываю глаза рукой. Разом накатывают усталость и тоска. Неужели я настолько предсказуем, что не могу существовать нигде, кроме избитых схем? Да и то кем-то придуманных. Не мной. Наташа плачет, и мне бы в пору самому зареветь. Мне жалко ее из-за этой бессонной ночи, и жалко себя из-за того, что искренность вкупе с ментовской справкой лишь укрепляют версию блядства. Мне жалко нас, потому что мы разучились верить другим. Убивали в себе это чувство годами. Транжирили его, размазывали по стенкам недопитых бокалов, топили в виски. Мы и себе-то больше не верим, что способны быть искренними. Очень трудно быть красивыми и успешными одиночками. Таким, как мы, наверное, место в зоопарке, на потеху публике, или в перекрестье объективов, где каждый может убить тебя фотовспышкой. Жили-были одинокий мальчик и одинокая девочка. Однажды они встретились и прожили долго и счастливо – двое суток. И умерли в один день, от тоски. Оттого, что не могли поверить, что вся эта любовь и все это счастье настоящие. – Твой Хижняк ублюдок, ненавижу его! – Наташа поднимает зареванное лицо. – На самом деле он клевый парень. Мы с ним тоже думали друг о друге слишком много и слишком стандартно. – Вытираю ей слезы тыльной стороной ладони. – Поверь, он клевый чувак, жалко, что пришлось выяснить это в ментовке. Я тебя с ним познакомлю. – Я люблю тебя! – Она обвивает руки вокруг моей шеи и прижимается ко мне. – Я боюсь за тебя, я не хочу тебя терять... не хочу! – Нет. – Я мотаю головой. – Нет... Несколько минут мы сидим, обнявшись. Молча. Я дышу ее запахами, я смотрю на мир сквозь ее спутанные волосы. Мне хорошо. Кажется, что я здесь давно. И здесь я – дома. На столе жужжит мой телефон, вырывая нас обоих из состояния невесомости. Даша Семисветова: «Куда ты пропал? Ты в порядке? Я за тебя волнуюсь! Мне сказали, что вы с Хижняком попали в милицию, это правда?» Айфон рациональная вещь. Для того чтобы хозяин не напрягался открывать сообщения, они сразу высвечиваются на экране, экономя ваше время. И заодно облегчая жизнь вашим спутницам, которым теперь уже можно не спрашивать: «Это кто тебе пишет в такое время?» Достаточно просто посмотреть на экран. Удобная штука. Кажется, Наташины глаза покрываются инеем. Иголки зрачков. Ногти на поверхности стола. Молниеносная пощечина. Еще одна. Я даже не закрываюсь. Она задевает локтем высокий бокал с водой, который опрокидывается, но не разбивается. Еще пощечина. Теперь уже намеренно смахивает бокал со стола, и тот разлетается по полу мелкими крошками. За ним летит мой телефон и ваза с зелеными яблоками, которые, оказавшись на полу, кажется, сами стараются закатиться подальше, чтобы их не растоптали. Наташа отталкивает меня и выбегает из кухни, шваркая дверью так, что вздрагивают оконные стекла. Я остаюсь один. Я правда не знаю, что ей сказать. Я не знаю, нужно ли в таких ситуациях говорить. Господи, я всегда считал, что ты создал женские пальцы для маникюра. Ну почему ты не разобрался с тем, кто придумал этим пальцам занятие в виде отправки эсэмэс-сообщений? Тебя развели? Сказали, что так будет легче всем влюбленным? |