Книга Поймать жар–птицу, страница 14 – Маргарет Уэй

— Надеюсь, меня они не касаются.

— Как ты ожесточился, Скотт, — тихо сказала она.

— К тебе — да. — Он тяжело вздохнул.

— Ты поэтому сел с другой стороны стола?

— Ага, на всякий случай, Алекс, — усмехнулся он. — Я — простой смертный, а ты — колдунья.

Помолчали.

— Пей кофе, а то остынет, — напомнил он.

— Да мне вовсе не хотелось кофе, — призналась она. — Я просто тянула время. — Она попыталась наклониться вперед, но столик стоял слишком далеко.

— Давай помогу.

Скотт поднялся гибким движением большой кошки. От него буквально захватывало дух. Ей потребовались героические усилия, чтобы скрыть свою реакцию. И все–таки она отодвинулась в самый дальний угол дивана. Когда Скотт приблизился, у нее появилось странное ощущение, словно все это когда–то уже было.

— В чем дело, Алекс? — спросил он резко, забрав у нее чашку и со стуком поставив на столик.

— Я… — Она покачала головой, не зная, что ответить. Кажется, сейчас она, наконец, сломается.

— Мне все можно сказать, — уговаривал Скотт, встревоженный неожиданной переменой в ней. — Алекс! Какого дьявола!

Он опустился рядом с ней на диван, обхватил одной рукой за плечи и повернул к себе лицом.

Спасения не было. Она не могла вскочить и убежать.

— А ну, говори, — приказал Скотт. — Тебе плохо? Похоже, ты давно уже нормально не питалась. К тому же одной в квартире небезопасно. Это тебя беспокоит?

Алекс молча помотала головой. Как ему объяснить, что она страдает? И не в последнюю очередь из–за того, что потеряла его. Ей очень хотелось спросить про Валери Фримен, но Скотт уже никогда больше не будет ничем с ней делиться.

— Ладно, не хочешь говорить — не надо. — Самообладание снова ускользало от него, и он ничего не мог с этим поделать. — Тут замешан какой–то мужчина?

Только ты, подумала она, но от этого не легче.

— Тот парень, которого сравнивают с Барышниковым? Ты скучаешь по нему?

Алекс не смогла сдержать смех. Это уже слишком!

— Так в чем же дело?

— Просто у меня депрессия. — В ее голосе прозвучала тоска, как ни пыталась Алекс ее скрыть.

— Может быть, все–таки не стоит тебе жить одной? Ты всегда страдала от гордыни.

— Да неужели? А я–то думала, что это твой грех!

— Ну, конечно!

Скотт иронически засмеялся. Забывшись на минуту, он наклонился и отвел с лица Алекс длинный вьющийся завиток.

— Ты не хочешь, чтобы я приехала, — просто сказала она.

— Ты абсолютно права, Алекс. — Он взял ее за подбородок, и ее губы оказались в каких–нибудь двух дюймах от его.

— Вероятно, это связано с Валери? — нетвердым голосом спросила она, растерявшись от неожиданности.

— Отчасти.

Его голос звучал мрачно, в аквамариновых глазах не было улыбки.

— Ненавижу, когда мной манипулируют. Тебе не удастся снова испортить мне жизнь. Не будет ни бешеной страсти, ни очередного предательства.

— Только Валери.

Лицо Скотта стало жестким,

— Чего ты добиваешься, Алекс?

Лишь сейчас она заметила, что все ее тело потянулось к нему.

— Ничего. Извини, Скотт.

Она хотела отстраниться, но его хватка стала еще крепче.

— Как там говорят? Не надо прятаться от своих демонов, надо их изгонять.

— Но не так! — взмолилась она, испуганная выражением его глаз.

— Это всего лишь поцелуй, Алекс. Почему ты так испугалась?

Алекс почувствовала, что все лицо заливает румянец.

— Потому что ты применяешь силу.

— А, до тебя наконец дошло? — Его необычные глаза засверкали. — Совершенно точно — померимся силами!

Очень медленно и нежно его рука, касавшаяся щеки Алекс, двинулась к плечу, обвела грудь, соблазнительно задевая и так уже напрягшийся сосок, немедленно отозвавшийся на дразнящее прикосновение. Желание — неумолимая сила, думал Скотт, ему невозможно противиться. Оно заставляет забыть обо всем на свете, кроме одного.

За какое–то мгновение, в которое уместился всего один удар сердца, Алекс поняла по выражению его глаз: то, что он сейчас делает, — своего рода месть. Она понимала это, но боль физического желания уже овладела ею, затмевая все мысли. Алекс пыталась напомнить себе, что он уже не ее Скотт, и все–таки таяла от наслаждения.

— Утонем вместе, Алекс, — сказал он довольно грубо. — Помнишь пруд забвения?

Его губы приближались так медленно, так мучительно медленно. Он ясно давал ей понять, что сейчас он — главный. И это доставляло ему удовольствие. Алекс безнадежно выдавала себя. Как давно все было! Уже целую вечность она не знала этого неописуемого ощущения сексуальной энергии мужчины. А точнее — Скотта. После Скотта она ни с кем не могла сблизиться. Он был особенный.

Ее губы раскрылись, подобно цветку, при первом же прикосновении его губ; ее язык устремился навстречу. Прежняя магия властно предъявила свои права, возрождая желание — пламенное, жгучее, первобытное. Медлительность его ласк только усиливала возбуждение, хотя Алекс не настолько забылась, чтобы не сознавать, что к ее блаженству примешивается изрядная доля страдания. Так или иначе, вся ее жизнь по–прежнему вращается вокруг него.

Чего он добивается? Хочет ее проучить?

Это у него слишком хорошо получается.

Как он может быть таким чудовищем? — думала она в отчаянии, собирая остатки воли, чтобы успокоить свое дрожащее от возбуждения тело.

— Не надо!

В ее горестном возгласе еще звучали отголоски страсти.

— Ты сама это затеяла, Алекс, — протянул он низким, интимным тоном, но безо всякого намека на нежность, которую она так хорошо помнила. Он привлек ее еще ближе к себе, упиваясь запахом ее кожи, томительно изысканной хрупкостью ее незабываемого тела. Алекс, сверкающая бабочка со сломанным крылышком… — Мы с тобой оба не совсем девственники, — поддразнил он.

Какая низость — напоминать об этом! Алекс оцепенела от гнева, который наконец, вывел ее из состояния тупо–блаженной расслабленности.

— Отпусти меня, Скотт.

Алекс изо всей силы толкнула его в грудь. С таким же успехом можно было бы отталкивать кирпичную стену.

— Может, и отпущу — на время, — издевался Скотт, неторопливо убирая руки с ее груди. — Есть, конечно, Валери, но такая, как ты, Алекс, — только одна, этого у тебя не отнимешь.

Дрожащей рукой она отбросила назад блестящие пряди волос.

— И для чего ты сообщил мне эту ценную информацию? Я думала, ты уже забыл обиду.