Онлайн книга «Богиня прайм-тайма»
|
– Там же у тебя аккумуляторы! – Я давно все в “раскладку” переложил, пока ты спала! “Раскладкой” называлась жилетка, в которой было десятка два карманов и еще десятка три карманчиков. Все операторы носили такие. – Я не спала! – Спала!.. Говорил же, чтобы не таскалась за мной, а ты хоть бы раз послушалась!.. – Ники! – Сначала картинку сниму, а потом синхрон запишем с командиром, о'кей? Стемнеет, и я тогда… – Давай, а я пока договорюсь. Ники кивнул, прилаживая камеру, и через плечо показал ей, где именно этот самый командир, куда ей идти. Ольга и без него нашла бы, но у него было такое представление о заботе. Ты там присматривай за ней, Ники. Ну, не вопрос, старик!.. Дебилы и шовинисты. Немедленно по возвращении вступлю в партию Маши Арбатовой, если у той уже есть партия, а если нет, немедленно создам свою и вступлю в нее – буду бороться за женское равноправие. С равноправием, оказывается, большие проблемы. Ольга улыбнулась, поправляя на плечах необъятный Никин рюкзак. Опять предстояло лезть в гору – что, черт возьми, это за страна, одни только горы и больше ничего! Камушки все-таки попали в ботинки, и теперь там скверно терлось, словно носки были из наждака. Если не вытряхнуть, к вечеру ноги разнесет так, что завтра ни за что не удастся обуться, а от ботинок и шнурков часто зависела жизнь. Можешь бежать, остаешься в живых. Не можешь… значит, не можешь. Командиру на вид было лет под пятьдесят, а потом оказалось, что двадцать восемь. Здесь всем, кто старше двадцати, сразу будто пятьдесят, а после сорока наступает глубокая и трудноопределимая по возрасту старость – морщины, седые бороды, узловатые руки, потухшие усталые глаза. Зато звали его изумительно – Гийом. Его звали Гийом, и он говорил по-английски – большая удача и огромная редкость. Должно быть, Ольга понравилась ему, а может, просто в нем взыграло любопытство, потому что он моментально бросил свой “боевой пост” в камышовой будке, которая ничем не отличалась от полутора десятков других таких будок, в которых Ольга уже успела побывать, вышел на улицу, поманив ее за собой, и что-то длинно и быстро сказал по-английски. Она не поняла. Какие-то бородатые люди проводили их настороженными и подозрительными взглядами. Вдалеке бабахало и как будто что-то осыпалось с продолжительным шорохом, и она подумала быстро – где там Ники?.. – Минутку, – попросила Ольга по-английски, – говорите немного помедленнее, пожалуйста. Я не поняла. – Вы не поняли не потому, что я говорил быстро, – возразил он энергично. – Вы просто не слушали меня. – Простите. – Ничего страшного. Я предложил проехаться на позиции. На моей машине. Вы ведь русская журналистка? – “Новости” Российского телевидения. – Должно быть, вы очень храбрая женщина, если решились воевать. Он так и сказал – воевать. – Я не воюю, – быстро возразила она. – Пресса… никогда не воюет. Пресса только освещает войну. – Ясно, – сказал он мрачно. – Поедете со мной? Почему-то по-английски все это звучало как-то очень буднично и почти неинтересно, вот она однозначность и даже некая “плоскость” английского языка! По-русски так говорить было невозможно. Ольга представила себе, как по-русски станет объяснять Ники, что уехала “на позиции” с местным командиром и что он, Беляев, скажет ей в ответ, и тоже именно по-русски! На позиции девушка провожала бойца. Темной ночью простилися на ступеньках крыльца. Машина – запыленный армейский “уазик” – завелась не с первой попытки, долго и надсадно кашляла, зато когда завелась, Гийом так рванул с места, что Ольга стукнулась виском в стойку – больно и унизительно. Они все тут так ездили, “без башки”. Ники, как известно, время от времени очень уважал такой стиль вождения. Ветер подхватил концы ее косынки, и она с трудом затолкала их под ткань, почти вырывая волосы. – А почему у вас европейское имя? – Моя мать француженка. Она дала мне французское имя. – Она живет в Афганистане? – Разве здесь можно жить? – вдруг спросил он и коротко взглянул на нее. – Вы смогли бы? Ольга растерялась – какой-то на редкость странный ей попался командир. И журналист в ней моментально взял верх над всем остальным – обязательно надо договориться с ним о какой-нибудь длинной съемке, чтобы она смогла позадавать свои вопросы! Только где? У него дома? А у него есть здесь дом? Или в камышовой будке? Портрет матери-француженки на голой стене или, еще лучше, синхрон с ней – трогательная история давней любви французской девушки и афганского юноши, и этот мятежный мальчик, их сын, воюющий за независимость своей родины. Если у войны есть лицо, значит, это будет лицо Гийома, а Ники снимет так, что все заплачут, как только увидят его на экране!.. – Моя мать давно на небесах, – сквозь ветер почти прокричал рядом предполагаемый герой ее блестящего репортажа, и она моментально расстроилась – не из-за того, что он сирота, а из-за того, что материал мог выйти менее блестящим. – Она умерла, когда мне было два года, и отец привез меня сюда. – Вы здесь выросли? – Можно и так сказать, – то ли согласился, то ли не согласился он. – А… ваш отец? Тоже военный? – Мой отец остался там, где и был. Во Франции. Я никогда его не видел. Мы приехали. “Уазик” остановился на склоне какой-то очередной горы, которая, по Ольгиному мнению, ничем не отличалась от остальных. Те же серые склоны, покрытые редкой растительностью, жемчужная пыль, лысый горный череп странной формы. Но, наверное, чем-то все же отличалась, потому что Гийом, встав на одно колено на сиденье, стал показывать вдаль, а Ольга послушно посмотрела в ту сторону, куда указывал загорелый и не слишком чистый палец. И недаром. В середину горы, как будто в висок черепа, вдруг с тонким свистом ввинтилось какое-то тело, и через секунду ударил взрыв, а потом еще один. Поднялась пыль, заволокла гору, а снаряды все продолжали падать, дробить череп. – Что это?! – Американцы. – Зачем они бомбят гору?! |