Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
— Спасибо вам, — ответила женщина, — что вы ко мне по-людски относились. Если бы не вы — так я бы и одного часу в вашем семействе служить не осталась. — Чего же так, Сана? — Ай, Сергей Яковлевич, свои глаза нужно иметь. Неглупый вы человек, а посмотришь на вас — так сущий младенец!.. На столе, среди свежей почты, его ожидало грязное письмишко от черносотенцев. «Не пытайтесь, — угрожали ему, — рядиться в маску страдальца за народ. Вы довольно-таки ловко прикидываетесь верным слугою царя, но этот номер вам не пройдет. Для нас, истинных патриотов, вы всегда останетесь только краснозадой сволочью, и мы прихлопнем вашу лавочку. Одумайтесь, пока не поздно!..» — Конечно, — сказал Сергей Яковлевич, — что они могут знать обо мне, эти господа? Но в одном они правы: мне следует одуматься. Или — или… Собственно, что ему делать? Хорошо вот Пете: разбирает свои гравюрки, воркует над «великими мужами» и — все тут. «Стоило мне соваться в этот навоз. Я же не Столыпин, который смело пройдется по черепам. Я тоже маленький человечек, как и Огурцов, только не беру взяток. Может, пойти к Кобзеву? Сказать ему — так и так, мол. Спокойствие губернии и прочее. Историческая необходимость. Лес рубят — щепки летят. Простите, но вы понимаете, что я был вынужден сделать это. У меня колокольня не своя, а — государственная. Интересы отечества… Нет уж, конечно, в таких делах лучше быть Столыпиным!» Сергей Яковлевич привел себя в порядок и направился к Кобзеву. На улицах города все пребывало в отменном спокойствии — просто не верилось, что внутри губернии клокочут какие-то подземные силы. Обыватели мирно сидели по домам, гоняли чаи из пузатых самоваров и дышали тем воздухом, который в неограниченных дозах отпускало им начальство, снисходя к человеческой слабости… — Идет, — сказал чей-то голос. — Гляди, какой! Возле кабака, темно и гадливо, копошился народец. Прямо скажем — никудышный народец, большей частью из просивушенных агентов Штромберга. — Очки нацепил, — бросил кто-то по адресу Мышецкого. — Паразит проклятый! Все они хороши с жандармом… И вдруг соскочил с крыльца какой-то хилый мастеровой, уже старик, рвань и голь, заплата на заплате: затряс перед губернатором зажвяканными в труде кулаками: — У-у, кровопийца! Душегуб! Палач царский! Погоди — ужо вот придет наше времечко… Мышецкий остановился, поправил пенсне. — Послушайте, — сказал он, — как вам не стыдно? Пожилой человек, а говорите глупости. Где и когда я пил вашу кровь и душегубничал? Откуда-то из темноты выступила знакомая фигура Борисяка. Санитарный инспектор подошел к «орателю» и, стиснув ему руку, заставил выпустить камень. Потом Борисяк треснул мужика коленом под щуплый зад, втолкнув его в двери трактира. — Иди вот! — сказал спокойно. — Допивай, что не допил… Они пошли рядом, и Борисяк не сразу заговорил: — Вы не должны, Сергей Яковлевич, по одному этому дураку судить вообще о рабочих. Это же явный зубатовец, но скоро они прозреют. А некоторые уже прозрели. — Но это же просто нападение! Это… черт знает что! — Да, они сильно возбуждены, — отозвался инспектор. — У них сейчас в союзе какие-то нелады. Вот и бесятся… Они еще долго шагали молча, потом Мышецкий рассказал о письме черносотенцев, сопоставил его с угрозами этого жалкого мастерового. Где смысл? — Да, — согласился Борисяк, — ваше положение сейчас действительно хуже губернаторского. — Я не шучу, — продолжал Мышецкий. — Вот уже с весны как я приехал сюда, я болтаюсь здесь между левыми мнениями и правыми. Причем левые считают меня правым (и я не возражаю), а правые облаивают меня за левизну (и мне трудно возразить им тоже). Согласитесь, Савва Кириллович, что это ужасно! — Примкните к берегу, — посоветовал Борисяк. — К какому? — В природе имеются только два: левый и правый. Сергей Яковлевич слегка улыбнулся: — Но я предпочитаю плыть далее по самой середине — там, где поглубже. — Не захлебнитесь, — тихо предупредил Борисяк. — Я хочу повидать Ивана Степановича, — поделился Мышецкий. — Мне хотелось бы предостеречь его… Борисяк так и замер на месте: — А разве вы не знаете, что Кобзев арестован? — Как? 4 — Вот так, — ответил Аристид Карпович. Он сидел в кресле, одетый в бухарский халат с разводами, над головой жандарма висела клетка, и в ней распевал щегол. — К сожалению, — договорил полковник, — обстоятельства сложились таким образом, что я был вынужден ускорить арестование вашего подопечного статистика. Дело в том, что Витька Штромберг… — Ах, оставьте! Мне нет никакого дела до вашего Витьки! — Но вы должны меня выслушать, князь. — Ну? — Этот подлец действительно удрал из губернии… — Туда ему и дорога! — Но он не просто удрал — он утащил с собой всю рабочую кассу Уренского союза взаимопомощи. — Но при чем здесь Кобзев? — Не горячитесь, князь! При данной ситуации Кобзев тем более опасен для спокойствия губернии. Выходит, что теперь он оказался прав перед рабочими, а я, полковник Сущев-Ракуса, оказался в дураках… Нет уж, дудки! Сергей Яковлевич сунул руки в карманы, выпрямился: — Полковник, вы мне обещали недавно великие события, не так ли?.. Скажите, что следует подразумевать под этими великими событиями? Обогащение вашего Витьки за счет рабочих копеек? Или же мы с вами тоже должны будем прихватить что-нибудь подороже и убежать из Уренска? — Погодите креститься — гром еще не грянул. Мы с вами умные люди, князь! Как-нибудь выкарабкаемся… — Благодарю, — ответил Мышецкий, — я постараюсь выкарабкаться один. — Один вы ничего не сделаете. Ваша жизнь в опасности. И вы сами не пожелаете разделить судьбу Влахопулова. Вот, полюбуйтесь, князь!.. Сущев-Ракуса перекинул ему чей-то анонимный донос: «Имею честь донести, что в Осиновой роще завтра, во вторник, в доме мещанки Багреевой, ровно в десять часов вечера, состоится подпольное собрание ультра-анархистов, злейших врагов ныне существующей власти. Готовится новое злодеяние. Ваш верный доброжелатель». — А это очень серьезно, князь, — напомнил Сущев-Ракуса. Мышецкий верил и не верил. — Хорошо, — сказал он. — Я пойду вместе с вами. Мне надоели эти неясности… …Что же случилось в Уренской губернии с насаждением «полицейского социализма»? Почему именно Кобзев, давно скатившийся в межпартийное «болото», вдруг оказался арестованным? Ответ прост: он слишком больно наступил на любимый мозоль жандарма — на его союз взаимопомощи. Это и погубило Кобзева! |