Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
— Не кричи, князь. Не в «Аквариуме», чай, сидишь-то. Здесь место тихое — божие! Ты на султана лучше грози. Самсырбайка — мужик хитрушший, вина не пьет. — В бараний рог скручу, — раздраженно ответил князь. — Ну да! В бараний… Он в Китай убежит со своей ордою, будешь тогда перед царем ответ держать. — Байкуль — ваш, — твердо ответил Мышецкий. Преосвященный подождал, пока он выпьет еще рюмочку, и любовно постучал перстом по груди губернатора: — Князь, слышь меня? Ты от дел праведных уступи мне дело народной трезвости. Замолви словечко где надо! Мышецкий поднял лицо: «Ого, еще не все потеряно: сейчас обменяем хлеб на водку, и — дело с концом!» — Но я кабаками не занимаюсь, — повел осторожно. — А мы тоже бежим от греховного. И людей от кабака отволакиваем. — Вцепился он в Мышецкого взглядом: — Что у тебя там… чайные заводят? Пьяный мимо храма пройдет, а тверезого мы не пропустим… Сергей Яковлевич начал понемногу соображать: — Ваше преосвященство, не бойтесь договаривать! — А я, князек, не из пужливых. Договорю… Султана-то, видать, ты сам боишься? Мышецкий поиграл вилкой. Постыдился признать, что законы степей оказались крепким орешком. «Султан да еще немцы…» — К чему это, владыка? — Стало быть — робеешь. Так шут с ним. Самсырбайку я беру на себя, — сказал Мелхисидек и тоже перекрестился на Конкордию Ивановну. — Байкуль мой, и ежели, князь, узнаешь, что киргиз без глаза, а монашек без уха — так это, значит, война меж нами была! Байкуль брали на штурму. — Так. Договоривайте. — Хлебушко-то когда отдашь? — снова посуровел владыка. — Никогда, — ответил Мышецкий. Преосвященный не смутился. Покатал хлебный шарик и кинул его себе в беззубый, как у младенца, рот. Пожевал его меленько, словно заяц. — Жулик ты, князь, — сказал он. Мышецкий поднялся: теперь все ясно. — Значит, вам нужны пьяные? — спросил он строго. — Давай… Мы уж подкрепим их в трезвости! — Будут вам пьяные. Только о хлебе больше — ни звука. Сергей Яковлевич сразу же поспешил встретиться с жандармом, и тот его выслушал внимательно. — Ну, это всегда так, — сказал он — Где завелось общество трезвости — там и духовенство… Сколько же он драть будет за отлучку от пьянства? — Наверное, по полтиннику. А может, и по рублю. — А ведь ущучил! — сказал полковник, почти восхищенный. — Ведь сообразил, черт старый, где деньги лежат. Ну, что ж! Надо и его пустить погреться. Печка-то большая — всем места хватит… Потом они поговорили о предстоящей сегодня облаве в Осиновой роще, и Мышецкий подтвердил, что будет присутствовать при этом. Даже прихватит оружие. Ему это все надоело. — Вы не верите мне, — сказал Сущев-Ракуса. — Потому-то и собираетесь идти с нами? — Я отныне мало кому верю. — Что ж, может, вы и правы… Мысль о том, что Мелхисидек сорвет от народного пьянства громадный куш денег в чистом виде, не давала покою. Подумав, Сергей Яковлевич извлек из своего стола ту самую статью, написанную совместно с Кобзевым, о «Введении винной монополии» в России. Злость его была столь велика, что Мышецкий передал рукопись в редакцию «Уренских губернских ведомостей» с твердым наказом — печатать без возражений. Он был хозяином, предварительная цензура лежала на нем, и отказать ему не осмелились. Кому он хотел отомстить — он и сам толком не зная. Сегодня вечером, где-то в Осиновой роще, соберутся люди, чтобы составить заговор против его жизни. Это было не очень-то приятно, но Мышецкий внутренне приготовился. Заниматься делами губернии ему не хотелось. Он заехал домой переодеться, после чего снова сел в коляску. — Ну, вези, — сказал кучеру. — Вези в «Аквариум»… 5 В ресторане он задержался. Вина почти не пил, слушал цыган. Заметил, что один незнакомый человек издали все время наблюдает за ним. «Может, он из числа… этих?» — с тревогой подумал Мышецкий. Вот еще не хватало, чтобы его подстрелили после жаркого. Сергей Яковлевич подозвал к себе ресторатора: — Бабакай Наврузович, кто этот господин? — Не знаю, ваш сиятельств. — Постойте! — задержал его Мышецкий. — Не найдется ли у вас запасного выхода через сад? Бабакай показал ему выход, и губернатор ускользнул от проницательного взгляда таинственного незнакомца. На улице его внимание привлекла цирковая афиша, и он велел кучеру: — Поехали в цирк!.. Случайно оглянулся: следом катила пролетка, и в ней сидел все тот же тип. Тревожно екнуло сердце. Нащупали. Теперь не выпустят. Выходит, Сущев-Ракуса прав. Да, жандарма надобно держаться… — Гони, — велел Мышецкий кучеру. Незнакомец в пролетке достал из жилета большую луковицу часов и стал нагонять губернатора. На повороте вроде отстал. Сергей Яковлевич оттолкнул швейцара и заскочил в цирковые сенцы. — Моя ложа… где? — спросил отрывисто. И уже с лестницы успел заметить, как его преследователь, тоже толкнув швейцара, влетел внутрь. «Погоня, настоящая погоня!» Решил быть внимательным и спокойным. Для начала посмотрел на стрелки «мозера». У него оставался еще час свободного времени. Да, сарай Атрыганьева, конечно же, не цирк Чинизелли, но и за это спасибо. Ложу губернатора заслоняли с боков плотные загородки, под ним лежала арена, далее — в полупотемках — угадывались лица зрителей. Оглушительно верещал еврейский оркестр. «Мисс Эльвар» демонстрировала на арене урок верховой езды. Потом вывели перед публикой какого-то несчастного человека и стали подключать к нему провода от электрической сети. Несчастного корежило от тока, но он все это выдержал и сорвал оглушительные аплодисменты… Что-то круглое, возникнув из глубины, завращалось в воздухе, пролетая над ареной прямо в его сторону — точно в его ложу. «Бомба!» — Мышецкий в ужасе отпрянул назад. А на колени ему шлепнулся кулек, в котором лежали два моченых яблока и горстка каленых орехов. Сергей Яковлевич был бледен как смерть. «Кто же это удружил?..» Напротив него, словно в туманной дымке, сидела великолепная Конкордия Ивановна и помахивала ему ручкой. Рядом топорщилось усами лицо полицмейстера Чиколини. Мышецкий улыбнулся в их сторону и с треском раздробил орех на крепких зубах. Но вот на арене появился клоун, и публика встретила его появление восторженным ревом. Поздоровавшись с шпрех-шталмейстером, клоун громко спросил: — Господин директор, а почему бедные люди любят картошку? Не знаете?.. А вот почему: богатые сдирают с бедных шкуру, а бедным сдирать шкуру не с кого. Вот они и дерут ее с картошки! |