Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
— Мне понравился в ваших работах их общий тон — искренне-благожелательный к русскому народу. Вы желаете, князь, поступить хорошо, но не знаете, как это делается. Однако, независимо от этого, я заранее решил, что у вас доброе сердце и вы не оставите человека одинокого, никогда не имевшего своего угла… Мышецкий был растроган: — Конечно же! Я возьму вас в Уренск и найду посильную для вас должность. Хотя бы по казенной палате… Кобзев замотал тощенький шарф, надвинул треух: — Благодарю. Я, кажется, не ошибся в вас, князь! Сергей Яковлевич посмотрел на его тряские пальцы: — Извините, но вы… не пьете? — Нет, князь. Просто я очень мерзну. — Постойте! А где вы живете? Кобзев замялся. Мышецкий подумал: «День еще только начинается, и хорошо бы отметить его начало добрым поступком». — Кажется, я вас правильно понял, — сказал он Кобзеву. — Понять не трудно, — ответил тот с улыбкой. — Тем более, что права на прожитие в столичных городах я не имею… — Так вот, слушайте, — расщедрился Сергей Яковлевич. — На запасных путях Николаевской дороги, возле Чубарова переулка, для меня приготовлен вагон. Вагон министерства, со всеми удобствами. Я напишу записку, и вы перебирайтесь жить туда. Сегодня я отправлю на станцию книги, и вам, таким образом, скучно не будет… 2 Взлягивая копытами комья рыхлого снега, серебристый рысак вынес его с Миллионной на площадь перед притихшим дворцом. Ветер с Невы трепал орленые штандарты. Описав полукружие, возок нырнул под гулкую арку Главного штаба, и рысак шарахнулся «траверсом», с ходу вывернув на заснеженный, звенящий конками Невский. — Осторожнее, черт! — выругал его Мышецкий. — Не вывали меня в сугробы… Да, сегодня это опасно: в мундире, расшитом золотой канителью, в треуголке клинышком, со шпагой на боку — как бы он был смешон вылезающим из сугроба! За дворцом Строгановых, ухнув на разгоне с моста, возок пролетел мимо громадных витрин, за изморозью которых нежились дары тропиков: груды ананасов и апельсинов, восковая сочность фиников, тяжелые грозди винограда над марципановыми тортами. — Останови у думской башни, — велел Мышецкий. Придерживая рукою шпагу, порскавшую под тяжелой шубой, Сергей Яковлевич торопливо поднялся на второй этаж Гостиного двора. Почти пробежал вдоль лавок, обостренно обоняя запахи жаровен и дамских духов, застывающие в морозном воздухе… «Петербург!.. Петербург!..» В небольшой комнатке, заваленной книжной рухлядью, сидели возле заветных дверей двое: маститый ученый в скромной купеческой чуйке и молоденький купчик в элегантном фраке. — Господа, — обратился к ним Мышецкий, — очевидно, вы тоже к Осипу Мавровичу? — Да-с, — поклонился купчик, с вожделением обозревая яркое оперение камер-юнкерского мундира. Мышецкий щелкнул крышкой мозеровского полухронометра: — Я чрезвычайно озабочен во времени, господа, — вскоре мне следует быть в Петергофе… Не соблаговолите ли вы пропустить меня впереди? Его пропустили, не прекословя, и Сергей Яковлевич поднялся по узенькой лесенке в конторку издателя и книготорговца Вульфа. — Вы узнаете меня, Осип Маврович? Вульф разогнал перед собой табачный дым, по-негритянски толстые губы его раздвинулись в белозубой улыбке. — Ну как же, как же, — заговорил приветливо. — Я вас помню еще вот таким… А ваш батюшка собирал все, что напечатано в мире о парфорсной охоте. — Именно так, — взгрустнул Мышецкий. — Теперь навещаю вас я… по примеру папеньки! — Уж не охота ли верхом с гончими? — Нет, любезный Осип Маврович, нет. Папеньки давно не стало, а гончие распроданы. Мы ведь сильно обеднели за эти годы, даже породнились с купцами. Но я, если помните… — Конечно, помню! — щеголял Вульф прекрасной памятью. — Обзоры губернских статистических комитетов — так ведь? Они посмотрели один на другого, словно заговорщики. Вульф подмигнул выпуклым и влажным, как у лошади, глазом. — Дайте-ка вас пощупать, — вытянул он толстые пальцы. — Ох, и суконце!.. Значит, уже и камер-юнкер? Я кое-что слышал. Только зачем же вы, молодо-зелено, забираетесь в эдакую глушь? Ай-я-яй! Или задолжали в Петербурге? — Служить можно везде, — скромно ответил Мышецкий. — Да и жизнь в провинции дешевле. Квартира казенная. Дрова бесплатно. Переезд за счет министерства. Как-нибудь… — Ну а я разве отговариваю? — Вульф придвинул к нему палисандровый ящик с сигарами, похвастал: — Вот именно эти, прошу… «Корона Британии», сорок два рубля полсотни. С ума можно сойти… Только для избранных! Они молча раскурили сигары, и Вульф приступил к делу: — Итак, чем я обязан? — Осип Маврович, — начал Мышецкий с чувством, — я хотел бы служить отечеству от души, на совесть… — А как же иначе? — возмутился Вульф. — Со знанием дела, — подчеркнул Мышецкий, — без дряблого дилетантства! — Милый князь, — воскликнул Вульф, — это как раз то, что требуется в наше проклятое время! — А потому, — закончил Сергей Яковлевич, — помогите мне ознакомиться с Уренской губернией заранее. Дорога предстоит дальняя, времени для чтения достаточно… Куда же вы, Осип Маврович? Но Вульфа уже не было: он исчез под столом, долго сопел там от напряжения и брякнул перед князем два огромных тома. — Вот вам материалы о переселенцах, — сказал он, сияя. — Это, пожалуй, первое, с чем вам придется встретиться. — Беру, — обрадовался Мышецкий. — Но война, кажется, затормозила переселение хлеборобов? — Затормозила — сие верно, — согласился Вульф. — Но остановить тягу людей к хлебу не смогла. Захотят ли люди воевать дальше. — Вульф не знает, но то, что они будут кушать хлеб, это я знаю точно: будут, подлые! — Там, кажется, можно встретить засоление почвы, — напомнил Мышецкий. — Нет ли чего? А заодно и по родовому праву среди кочевых народов? Найдется? — Как не быть? У бедного Вульфа все есть… Дальше! — Генерал Аннинский, Семен Романович… — Мой старый покупатель! — Так вот, он гонит сейчас дорогу через пески куда-то к черту на кулички… — На Казир-Тушку, — пояснил Вульф. — Стыдно не знать! — Тогда отложите, Осип Маврович, о строительстве насыпей и мостов на полупустынных почвах. — А знаете ли вы, — смаковал свои познания Вульф, — что в Уренске большая тюрьма для пересыльных арестантов? Советую взять последние отчеты тюремного комитета, не пожалеете! — Беру. Далее Вульф отщелкивал цены на счетах, сердито выкрикивал, словно ругался: |