
Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
![]() Уренские дворяне выколотили из мужиков губернии немалую толику для украшения портретной галереи персоной князя Мышецкого. В один из дней дворяне собрались на дому у предводителя, чтобы обсудить творческий замысел. Здесь были: сам Атрыганьев, Боровитинов, Алымов, Петрищев, Каськов, Батманов, князь Тенишев, Отребухов, Уваров и прочие. — Итак, господа, — начал Атрыганьев, — в нашей кассе имеется две тысячи сто восемь рублей. Из названной суммы и следует исходить в выборе талантливого живописца. Бесспорно, каждый из нас понимает, что лицом в грязь наша Уренская губерния не ударит… Выберем так выберем! Все притихли, словно завороженные. — Так сколько там всего? — спросил Боровитинов. — Две тысячи сто восемь, — повторил предводитель. — С такими-то деньгами… — вздохнул Алымов. И опять долго молчали, прицениваясь к наличности. — Ну, господа, — напомнил Атрыганьев, — приступим к выборам русского Рафаэля… Прошу назвать, кого вы знаете из великих мастеров кисти в России? — Две тысячи, — повторил Алымов, — мать честная! — Петр Алексеевич, не отвлекайтесь, — внушал ему предводитель. — Итак, господа… прошу! — Айвазовский, — подсказал Уваров. — Покойник. Да и не то: состоял по морскому ведомству. Батманов откинулся в кресле и уверенно начал: — А я, господа, Бабакая Наврузовича видел… Дворянство оживилось: — А что он? Говорят, повара из Нижнего вызвал? — Да хвастал, подлый, что ему двух осетров из Астрахани привезли… Атрыганьев призвал собрание к порядку: — Господа, господа! Не следует отвлекаться… Давайте сначала изберем художника. — Худого не надобно, — предложил Каськов. — Репина! — подсказал Отребухов. — Это какой же Репин? — спросил Алымов. Каськов возмущенно фыркнул: — Да тот, который траву жрет. Стыдно не знать, батенька! Алымов смущенно покраснел: — А-а… А то ведь со мною в лейб-гвардии Финляндском служил один Репин. Да только — нет, шалишь! Его, брат, травкою не прокормишь… Нервный князь Тенишев сверкнул черными глазами: — Какие вы глупости говорите, господа! Разве же поедет Репин, профессор Академии, чуть ли не тайный советник, почти генерал, сюда к нам — в Уренскую губернию? — А почему же не поедет? — возмутился Уваров. — Сам щи лаптем хлебал, а мы, столбовые, зовем его да еще и деньги платить собираемся. — И немалые деньги, — снова опечалился Алымов. — Дай их мне, так я бы… без кумы обошелся! Атрыганьев опять стал призывать собрание к порядку: — Господа, так мы не решим вопроса… Вносите дельные предложения. Петрищев робко спросил: — Простите, Борис Николаич, а сколько там собрано? — Повторяю: две тысячи сто восемь… Решайте, господа! Батманов вытащил свое грузное тело из кресла. — Вот что я скажу! — заявил он решительно. — Ежели ехать, так ехать надо сейчас… Потому как уха из осетров бывает хороша только с пылу да с жару! — Слов нет, — загалдели дворяне, — в «Аквариум»… Чего там? Бабакай ждет… По дороге обсудим! Князь Тенишев рассудил за верное прихватить с собой и всю кассу для написания портрета. — Репин, — нервно заявил он, — все равно к нам не поедет. А другие берут и дешевле… — Вы думаете, князь? — Клянусь! Едем, господа… Поехали. Взяли отдельный кабинет, уютно расположились. Бабакай Наврузович быстро распорядился. Шампанское потекло рекою. Поговорили еще немного о художниках. Пришли к общему убеждению, что хороших живописцев на Руси не стало. — Упадок, господа, упадок! — горячо толковал князь Тенишев. — Мы живем в эпоху упадка святого искусства… Отребухов прослезился и вынес предложение, что по случаю упадка не мешает позвать арфисток. И арфисток позвали. Одна из них, оказывается, была близка к художникам. — Вот-вот, — обрадовался Каськов, — а мы как раз этим и занимаемся… Выяснилось, что арфистка позировала самому Семирадскому. После чего Батманов попросил ее раздеться. — Эка! — ответила та басом. — Да мне Генрих Ипполитович по сотенной платил за раздевание. За этим дело не стало: Атрыганьев выложил сто рублей, не прекословя. Другие арфистки тоже оказались близки к русской живописи. Но им дали только по четвертной. — Извините, — сказал Отребухов, — но нам еще портрет писать надобно… А так берут, так берут! Всю ночь в «Аквариуме» играл румынский оркестр и навзрыд плакали скрипки. А когда над Уренском всходило солнце, дворянский комитет разбредался по домам, чтобы встретиться завтра снова. — Семирадского! — решили на прощание. — Семирадского, и дело с концом… На следующий день Атрыганьев в комитет не явился и передал кассу Боровитинову. Князь Тенишев, Батманов и Уваров тоже блистали отсутствием. Остались мелкотравчатые. — Итак, господа, — скромно начал Боровитинов, — в активе у нас числится пятьсот шестьдесят рублей… Алымов сказал: — Это все князь Тенишев — он первый начал. А уж как мне Репина-то хотелось… — Репина, — кашлянул Боровитинов, — мы, конечно, вызывать не будем. Говорят, он зазнался. Что же касается Семирадского, господа, то инспектор женской гимназии Бобр сообщил мне, что Семирадский волею божией недавно помер. — Не повезло, — взгрустнул Петрищев. — А потому, — продолжал Боровитинов, — надо исходить из реальных возможностей… Прошу, господа! — Тогда… в «Лондон»? — сказал Каськов. — Ну-у, — протянул Алымов. — Нашли, куда ехать! — Почему? Там ведь кулебяки неплохие бывают… Боровитинов затряс колокольчик: — Помилуйте! А на что же портрет писать? Петрищев возмутился: — Разврат один! Вот читал я в «Вестнике знаний», какие дачи художники строят… Зажрались, супостаты! Не след, господа, поощрять их! И за две красненьких намалюют. Не посмеют отказать, потому как мы — дворянство… Поехали в «Лондон» и ели кулебяки. Строго осудили современное искусство. — Нет, понимаете, нету, — говорил Петрищев, волнуясь. — Вот смотрю, бывает, и думаю: «Нет того, что было на полотнах прошлого. Исчезла красота, совсем исчезла…» На следующее собрание Петрищев уже не явился и кассы от «заболевшего» Боровитинова не принял. Деньги перешли к Алымову. |