Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона»
— Никому не проболтайся, куда везешь… Помнишь? Опытная станция, агроном Карл Иванович, старичок… Ну, вези! Ивасюта настегнул рысака. Боевики рассыпались по домам. Борисяк остался ночевать у Казимира, сказал Корево: — А кому, вы думаете, мы обязаны такой случайности? — Ну, только уж не Дремлюге, — засмеялась акушерка. — И я так думаю, что это наверняка наш князь пролиберальничал. Впрочем, спасибо ему, если так: нам здорово повезло! Дремлюга, радостно возбужденный, не удержался и позвонил Мышецкому прямо в губернаторский дом: — Ваше сиятельство, ваше указание мною выполнено… — А что я вам указывал, капитан? — Местные активуи арестованы… вся головка! — А я и не говорил, чтобы вы их арестовали. — Как же так? Не вы ли, ваше сиятельство… — Послушайте, — остановил его губернатор. — Да, я велел вам пресечь активность погромной партии. Да, я указывал на пресечение способов мерзкой пропаганды. Но арестовывать — нет, нет! Дремлюга малость подзакис. — Не выпускать же? — сказал. — Шуму от них не оберешься… — А — станок? — вдруг спросил Мышецкий. — Что, что, ваше сиятельство? Что вы сказали? — Повторяю: вы станок печатный забрали у них? Дремлюга повернулся от аппарата к Бланкитову: — Олухи, вы станок взяли? Князь спрашивает… Бланкитов опешил: — Три бомбы, ящик с револьверами… А станок — нет! — Извините, князь, — продолжил Дремлюга, — отвлекли… Да, вы можете не беспокоиться: мы станок взяли… Спокойной ночи! А потом гаркнул на Бланкитова, как на худого щенка: — Воздух портишь? Дуй обратно, что есть мочи, и быстро вези станок сюда. Слышал? Я князю уже доложил, что станок здесь… Бланкитов упорхнул, как мотылек, в черную уренскую ночь. Трещенко и Персидский смаковали на все лады оплошность своего напарника, распивая пиво, судили без жалости: — Конечно, разве Бланкитову можно доверить? Оно и верно, что человек он опытный, да за галстук вправляет не приведи бог… Прошел целый час. Выли в подвале арестованные активуи. — Где Бланкитов, дерьмо такое? — бушевал Дремлюга. В половине второго ночи пришел незнакомый дворник. — Капитан Дремлюга вы будете? — спросил с опаской. — Вот вам тогдась бумага преважнецкая, господа писать изволят… Это был рапорт Бланкитова с просьбой об отставке. — Я его отставлю! Отставлю и приставлю! Где он? — Ходють, — сказал дворник. — По улицам темным ходють. А войти не смеют. Потому как причина нам неизвестная. Но — ходють! — Трещенко, Персидский, за шкирку его, ко мне, расшибу! Изъяли с темной улицы. — Вот он… расшибайте! — Был я, — заплакал Бланкитов, — все облазил. Нет станка! Дремлюга так и плюхнулся на стул, аж сиденье треснуло. — Я не буду, — сказал. — Теперь ты сам звони князю… Ну? — Может, утречком еще пошукать? — рыдал Бланкитов. — Может, где под кроватью и не заметил… Вот солнышко взойдет, тогда… Дремлюга сорвался с места. Прыжками, словно зверь, кинулся в арестное отделение. Распахнул двери камеры — первой же. — Фа-ми-ли-е? — закричал. — Быстро! — Извеков я буду… Ферапонт, а по батюшке — Матвеев. — Произведен — когда был? — Родился-то когда? Погоди, сейчас вспомню… — Сословие? — Ну, мещанин… Так что? Тресь по зубам: — Где станок? Ферапонт в угол так и закатился. — За што лупишь? — орал. — Нешто я скрал станок? Ну, да! Стихи печатали… в рифму! Так поди и возьми, где стоит… Дремлюга развернулся, снова — клац по зубам: — Ты мне Пушкина тут не выкобенивай! Говори: где станок? — Поди да возьми, говорю. Пошто клеишь меня? Ну, печатали, не сомневаюсь… Так вить кому можно, а нам — с маком? Дремлюга ремень на штанах расстегнул, намотал его на руку. Тяжело качалась острая бляха. И пошел прямо на активуя: — И не такие у меня бывали. Да кололись — без сучка и задоринки. Станешь тонкий, звонкий, а уши — топориком! — И хлестал бляхой. — До утра думай… Где станок? Куда спрятали? И до утра все «думали». Сообразить не могли. Наигранно веселым голосом (где наша не пропадала) доложил Дремлюга губернатору по телефону: — Ваше сиятельство, неувязочка вышла, провались оно все. Бланкитов, сотрудник мой, чудак такой, не прихватил станочка единовременно. А теперь он куда-то завалился, не найдем! На другом конце города долго-долго молчал князь Мышецкий. — А ведь дело-то, — сказал потом строго, — оборачивается отныне серьезным. Самое главное не исполнено вами… — Активуев выпустить? — сгоряча ляпнул Дремлюга. — Нет, нет, нет! Теперь ни в коем случае! Как можно? С этого момента, повторяю, дело выглядит весьма серьезно… Спросите у арестованных, пожалуйста, где они прячут свою типографию? «Будто мы их не спрашивали?» — обозлился Дремлюга. — Да активуи, князь, как-то осторожничают со станком… — А за что вы, капитан, жалованье получаете? — спросил Мышецкий. — Итак, я жду! — Ладно, — сказал Дремлюга. — Я им детство припомню. Они у меня до старости его не забудут… Бланкитов, Трещенко, Персидский, — где вы там, орлы? Сотрудники скинули сюртуки, подтянули рукава сорочек, бережливо сняли с запястий крахмальные манжеты. Размяли мышцы, чтобы сподручнее бить активуев по мордам. Дремлюга с отчаянием посмотрел на телефонный аппарат: — Выходит, дело не простое. Велено его сиятельством станок достать. Дался он ему — хлебом не корми! Так что вы, господа, на самые лучшие чувства повлияйте. Напомните, например, о тех местах, куда ворон костей не заносит… Щелкнули каблуками, выкатились. А на смену им (о, горе!) появилась госпожа Попова, урожденная княжна Мышецкая, чтоб ее черт побрал! Вне себя от ярости Додо сказала: — Если к вечеру не вернете станок, я сделаю так, что вы, капитан, вылетите отсюда. Ничего не слушаю… Где станок? — Голубушка, Евдокия Яковлевна, и рад бы… всей душой… — Воры! А где бумага, которую я купила на свои деньги? — А што? — побелел Дремлюга. — Там и бумага была? — И краски! — Додо удалилась… Снова раздался звонок телефона, и вошел робкий Трещенко: |