Онлайн книга «Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы»
|
— Обидели меня здесь, — снова заскулил Антон Захарович. — Не нужен стал… И вдруг случилось то, чего боцман никак не ожидал. Жена прекратила убирать посуду и, шлепнув по столу кухонной тряпкой, строго прикрикнула: — А ты не скули! Мацута испугался. Его родная Поленька снова стала той безжалостной на слова теткой Полей, которой побаивались в порту даже капитаны. Антон Захарович, получивший за последнее время в доме какую-то власть, опять почувствовал себя слабым, робким, целиком зависящим от жены. — Да я что же, Поленька. Я тут ни при чем… Может, и правда — уехать нам с тобой по яблоки? — Трепло ты старое! — набросилась на него жена. — Язык-то у тебя, что швабра, которой гальюны драют. Молчал бы уж, коли сам виноват… Другие-то — эвон как! — горло за себя перегрызут. А тебе что ни скажи — все ладно. Люди как люди, только ты у меня — черт драповый! Борода выросла, а ума и с накопыльник не вынесла… А ну, выметайся отсюда, не мешай со стола убирать! — Я не виноват, Поленька. Что же делать? — А вот что: вставай и одевайся. — Куда? — испугался боцман. — Что ты задумала, старая? — Забирай свои бумаги, грамоты, характеристики — все забирай и пойдешь к самому что ни на есть старшему морскому начальнику. — Да ты что, с ума рехнулась? — набрался храбрости боцман. — Ни с того ни с сего мне идти к контр-адмиралу. Ведь это по его приказу меня отчислили, а я опять приду к нему навязываться… — Ты ему не навязываешься, ты воевать идешь! Собравшись с духом, Антон Захарович отрезал: — Не пойду! Не могу, хоть убей. — Ах вот как! Ну, ладно… Это было сказано таким тоном, что боцман растерялся: — Поленька, я схожу, только из этого ничего не получится. Ведь приказ… — Конечно, — заявила жена, — если будешь там дрожать как осиновый лист, ничего не получится. Ты требуй! Да не вздумай выпить для храбрости, я тебя тогда… — Что ты, Поленька, у меня и денег-то нету. Все тебе до копейки отдал. — У тебя и нету, да ты найдешь. На что доброе — так у вас, мужиков, никогда не хватает, а бельма-то свои залить — вы это всегда сумеете. — Ладно, ладно, Поленька, я схожу!.. Боцман был рад, что весь этот разговор закончился хоть так, а не иначе, и он ушел… Однако в этот вечер он совсем не вернулся домой. Не вернулся он и на следующий день. В доме появилось гнетущее, затаенное беспокойство. Наконец прошло трое суток — Антон Захарович не возвращался. Куда он ушел, к кому обратиться — Полина Ивановна не знала. «Куда же он делся, проклятый? — думала она. — Может, и впрямь уехал по яблоки?..» — Тетя Поля, — беспокоилась Аглая, — уж не случилось ли чего с ним? Может, в милицию заявить? — Ну да, с ним случится! — отмахивалась боцманша. — У какой-нибудь бабы застрял. Что я их, мужиков-то, не знаю, что ли? Говорила так, хотя твердо знала, что ее мужу никогда в жизни не приходилось «застрять у бабы». И вот, уже на четвертый день, Женечка вбежала в кухню и крикнула: — Идет, дядя Мацута идет… Поливановна, я в окно видела — твой дядя Мацута идет! — Слава богу, — перекрестилась тетя Поля. — Вот я сейчас его встречу, шаромыжника… Она взяла полотенце и, свернув его крепким жгутом, вышла на лестницу. Снизу уже доносилось характерное стариковское покашливание, знакомые шаркающие шаги. «Сейчас я его, — заранее предвкушала удовольствие мести Полина Ивановна, готовясь хлестнуть побольнее. — Он у меня сразу забудет, как это домой ночевать не ходить…» В пролете лестницы показались офицерская фуражка и золотые полоски погон на плечах. «Кхе-кхе», — кашлянуло под новенькой фуражкой, и Полина Ивановна предусмотрительно отпустила жгут, сделав его послабее. «В каких же это он чинах, проклятый? — думала она. — Не дай-то бог ударить по адмиралу!..» Антон Захарович остановился внизу, по лицу своей жены обо всем догадался и пристыдил ее: — Нехорошо, мать моя, встречаешь. Идет, понимаешь ли, мичман советского флота, а ты… Ну-ка, покажи, что ты там за спиной у себя прячешь? — Иди, иди уж сюда, старый, покажись мне в новом-то! — сказала Полина Ивановна, небрежно тряхнув полотенцем. — И ничего я за спиной не прячу. Просто вот посуду перетирала, да и вышла тебя встретить… Последняя спичка Ветер с ревом прошелся над крышей кордона, забился в трубу и выбросил из печурки на пол золу и раскаленные угли. Пауль Нишец, кашляя от дыма, вымел угли за порог, сказал: — Слушай, Карл, я знаю точно: у нас еще должен был оставаться яичный порошок. Где он? — Что ты пристаешь, Пауль? Мы его уже давно прикончил и… Ефрейтор передернул обвислым носом. — Врешь! — крикнул он. — Наверное, опять слопал без меня. Стоило тебе учиться в университете, чтобы потом воровать у своих же товарищей. Ты плохой солдат! Карл Херзинг вяло зевнул в ответ: — Ну что ты кричишь, Пауль? Я говорю — не брал. Лучше сходил бы открыл шлагбаум. Опять идут машины. Ефрейтор вышел, сердито хлопнув дверью. Контрольно-проверочный пункт центрального шоссе, ведущего к фронту, находился на развилке двух дорог: одна из них вела на Киркенес, другая — в глубь Норвегии, к Нарвику. По шоссе день и ночь двигались машины: туда — наполненные снарядами и провизией, обратно — забитые ранеными и обмороженными. Промычали клаксоны, что-то крикнули шоферы, и машины, взвыв моторами, ушли дальше. Ефрейтор Нишец вернулся, весь залепленный снегом. — Ну и погодка! Запиши, Карл: три машины из Каутокайно прошли мимо кордона на Петсамо. Номер пропуска 14—78! Проклятая служба! Ефрейтор сел, вытянул ноги. Прицелился на кирпич печи с отметинкой. Плюнул. Попал. — Шоферы говорят, Карл, что в нашем районе должен скрываться какой-то красный. Как ты думаешь, он не постучится к нам ночью? Карл прислушался к вою ветра над крышей, зябко поежился: — Прежде чем он успеет попасть к нам, он замерзнет в тундре, этот красный. Сейчас не только люди, даже звери спят в норах… Хлестала в окно метель. Трещали в печи дрова. Звенели стекла. Едва слышно доносился шум морского прибоя. Ефрейтор сказал: — Карл, хоть ты и плохой немец, но ты умный немец. Скажи, как случилось, что мы, которые открыли парад в Афинах, прошли баварские и австрийские Альпы, одним парашютным броском захватили Крит, мы, которых фюрер назвал «героями Крита и Нарвика», теперь сидим в этой дыре и — ни вперед, ни назад… Что случилось с нами? Карл встал. Тусклый свет вырвал из сумерек его лицо, обрюзгшее от сна и безделья. Постепенно лицо оживало, глаза егеря заблестели. |