Онлайн книга «Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана»
|
Увидев лейтенанта, капрал бросил в него издали свой нож, и пууко, пролетев в воздухе, вонзился в плечо офицера, пробив толстое сукно шинели. Суттинен вырвал из плеча острое лезвие и, зажимая пальцем бьющую из раны кровь, крикнул: — Этого — живьем!.. Сила солому ломит (эта пословица есть и у финского народа), и лясккикаппинцы, ряды которых редели на глазах, откатывались под натиском лахтарей к озеру. Некоторые уже вошли по колено в ледяное стылое сало и продолжали рубиться, падая и захлебываясь водою. Последняя горстка людей, окружив капрала, отбивалась изо всех сил, пока на них не навалились со всех сторон, на одного — десять, и не связали по рукам и ногам… — Ведите их к школе, — сказал Суттинен и, шатаясь от внезапной слабости, пошел, не оборачиваясь. В школе он занял комнату учительницы, вмиг разрушив создаваемый годами уют старой девы. Широкая скатерть была разрезана на полосы. Лейтенант лежал, ерзая от боли сапогами по простыням, а ротный фельдшер, равнодушный парень с тупым веснушчатым лицом, делал ему перевязку. На этот раз Суттинен допил содержимое фляги до дна и закусил горстью кислой клюквы, приготовленной учительницей к чаю. Крепкая водка, пахнущая метилом, ударила в голову как-то сразу, покорила боль в плече, и повеселевший офицер встал: — Где эти?.. На школьном дворе, окруженные со всех сторон лахтарями, стояли «эти». Израненные лесорубы подпирали плечами друг друга, и когда на крыльце появился Суттинен, они вскинули головы. Лейтенант подошел к лясккикаппинцу, стоявшему с краю. — Ну?.. Лесоруб качнулся назад всем телом, словно для удара. — Сволочь! — крикнул он. — Разве для этого Энкель подписал в Москве договор? Вспомни… Или для тебя нет законов? Суттинен размахнулся — хрястнул лесоруба в висок рукоятью маузера. — Вот тебе второй пункт! Лесоруб не упал только потому, что плечи его соседей могуче сдвинулись, оставив его стоящим. Суттинен подошел к другому лесорубу, поднял руку для нового удара и… опустил маузер. Перед ним стоял его бывший капрал Теппо Ориккайнен. — Ты?.. Это ты, сатана перкеле! — Да, я, — ответил капрал. Суттинен пошатнулся и закричал яростно, выдавая свой страх: — Замолчи!.. Уведите их, расстреляйте… И его… в первую очередь — его, вот этого рыжего!.. * * * Три залпа рванули ночную тишину за околицей. Сутги-нен доедал в комнате учительницы мороженую клюкву. «Ха-ха, — облегченно засмеялся он, — пошел капрал на тот свет, завилял хвостиком…» — Эй, Вяйне, — позвал он денщика, — твой господин хочет спать! Да, теперь он может заснуть. Суттинен следил за руками солдата, взбивавшего плоский старушечий матрас, и думал: «На „Вяррио“ отец наберет вернувшихся из плена… А завтра пошлю гонца в Куусиниеми… у нас еще не кончены счеты с русскими. Плевать я хотел на пункт второй мирного договора!.. Если двурушничает сам генштаб, то что же остается делать мне, солдату?..» — О-о-о, я знаю, что мне делать, — сказал он, — проклятым рюссам еще придется схватиться с нами… Спать, спать, — повторил он и свалился в постель, не раздеваясь, предоставив денщику стянуть с его ног узкие сапоги. Когда солдат ушел, стало тихо. Было слышно даже, как шумят на ветру кусты за окном, плещется вода в озере. — Спать, спать, — пробормотал лейтенант, но сон не приходил. Снова начинало болеть плечо. В холодных сенях, за дверью, ворочалась на охапке сена старуха учительница. Неожиданно она глухо вскрикнула, и вслед за этим кто-то стал царапаться в дверь. Суттинен, онемев от страха, боялся пошевелиться. Пот выступил у него на лбу, холодя кожу, когда он увидел, что дверь, тихо скрипнув, начинает открываться. Но того, кто ее открывал, не было видно. Суттинен протянул руку к маузеру и поднял голову: на пороге лежал человек. — Кто здесь? — хотел крикнуть шюцкоровец, но вместо крика с его трясущихся губ сорвался лишь слабый шепот. — Это я, — ответили также шепотом, и послышалось тяжелое дыхание. — Кто ты? — Это я, капрал Теппо Ориккайнен. — Ты?.. Суттинен рывком сел на постели, прижался затылком к стене. — Так, значит… так, значит, ты… Ты жив?.. Тебя не могли расстрелять?.. — Нет, Суттинен, в меня стреляли три раза, но я не могу… я не могу умереть… И я не умру!.. Голова капрала упала на пол. Медленно, с громадным усилием он поднял ее и сказал: — Я не могу умереть, пока… пока не… И вот я приполз, Суттинен, чтобы сказать тебе… я приполз — сказать: ты — собака, Суттинен!.. И таких собак, как ты, много в моей Суоми… Но запомни, Суттинен… придет час… и… в моей Суоми… да, в моей… не станет таких собак!.. Голова капрала снова глухо стукнулась об пол. Лейтенант вспомнил о пистолете, который держал в ладони, и спрыгнул с постели. Но, приставив дуло маузера к широкому затылку предводителя лясккикаппина, он понял, что стрелять уже не надо… Капрал Теппо Ориккайнен был мертв… Даешь Печенгу! После ударов войск Карельского фронта на Ухтинском, Кандалакшском и Кестеньгском направлениях и освобождения от врага Выборга, Кондопоги и Петрозаводска; после того как был восстановлен северный участок государственной границы СССР на протяжении 1500 километров и Кировская железная дорога, освобожденная от врага по всей длине, снова соединила Заполярье с центром страны; после того как Финляндия, ввергнутая в войну реакционной поджигательской кликой Таннера, Рюти и Маннергейма, признала себя побежденной и сложила оружие; после мирных переговоров в Москве, которые еще раз продемонстрировали цели благородной и гуманной политики Советского правительства по отношению к малым странам и принесли исстрадавшемуся финскому народу долгожданный мир; и, наконец, после того как был решен затянувшийся на целое столетие вопрос о границе России на Крайнем Севере и русскому народу снова возвращались искони русские земли древней области Печенги, — наступление в Заполярье стало делом ближайшего будущего… Никто не знал, когда пробьет час для удара по горно-егерской армии Дитма, но десантные отряды, печатая шаг, уже распевали: Ай, Муста-Тунтури, С тебя видно море. Только, егерь, не дури, Сидя за горою. Предстоит переплыть Нам Титовку-реченьку, Берегись, гренадер, Дае-ешь Пе-еченгу!.. Близость наступления чувствовалась во всем: в постоянно прибывавших на вокзал воинских эшелонах, в гуле неба, которое пересекали летевшие на запад эскадрильи бомбардировщиков, в необычайном оживлении рейда и гаваней, а однажды по улицам Мурманска проползли даже грохочущие громадины танков. Казалось, что все только и живут подготовкой к наступлению. |