Онлайн книга «Баязет»
|
Да вот сюда — промежду глаз! Он у меня — брык! И всё, значит… — Что всё? — не сразу понял Карабанов. — Да сам и могилу копал для него. Даже всплакнул, ей-пра! Сопляка-то жаль было… Вскоре баран, распластанный и прожаренный, лежал на блюде грудою больших дымящихся кусков. Вино и кизлярку лили из турецких карафинов прямо в широкие мисы для пилава. — Пей, поручик, твое дело строгое. Хорошо, что жены не имеешь… Андрей много не пил — жарко было. Потом заглянул в палатку штабс-капитан Некрасов. — Господа, поздравляю: наши войска взяли штурмом Ардаган и раскинулись по берегам легендарного Евфрата. Его тоже посадили за стол. Налили полную. Навалили всего. Пей, мол. Ешь, мол. — Легендарный, говоришь? — сказал Ватнин, вытирая бороду от сладкой кизлярки. — Слово ученое. ..Аи был я там у Евфрата твово. Девки тамошние худы больно. И сухо. И воды мало. И камень больше… Пей вот! Некрасов засмеялся одними глазами, почтительно стал: — Ваше здоровье, господа. — И выпил. Потом сказал: — Хорошо все-таки, что отказался я состоять при штате ЛорисМеликова. Уже, помимо его известного азиатского характера, я знал, что он горе-вояка: сейчас прошел за Каркамес, застрял в камышах, и теперь его идут выручать мингрельские гренадеры. — А по мне, господа академики, — отозвался Ватнин сердито, — так хоть в дерьме по уши, только бы не в Баязете! Не могу я так без дела тухнуть, коли наши же станишные под Карсом турку рубают. Чую сердцем, что здесь и кончилась моя слава! Карабанов, слегка охмелев, похлопал сотника по могучему плечу: — Да обожди, Назар Минаевич, еще не одна пуля свистнет; вон послушай, что армяне-то говорят. — Плевал я на них! — Сотник встал, стянул через голову китель, волосатым зверюгой вылез из палатки. — Эй, казаки! — гаркнул он. — Дениску сюды, песельников зови… Я гулять желаю! Пришел Дениска Ожогин, хитро поблескивая глазами. Рубаха на нем была чистая, без пятнышка. Этаким скромником сел у входа в палатку, терпеливо ждал — когда поднесут. Ему поднесли, конечно. Он выпил. Потом песельники сели в кружок, зажали меж пальцев деревянные ложки. — Дениска! — гаркнул Ватнин. — Про меня пой… А вы, господа, слухайте: он, подлец, песню сердцем ймает… Грянули ложки. Тряся курдюками, шарахнулись с горушки перепуганные овцы. Дениска сделал себе сапоги гармошкой, прочувствовал себя до конца и завел: Не с лесов дремучих Казаки идут: На руках могучих Носилочки несут, Поперек стальные — Шашки острые. На эфтих носилочках Есаул лежит, В крови плавает. Его добрый конь В головах стоит, Слезно плачется… От мелькания ложек у Карабанова рябило в глазах. Потом свистнули казаки и, тряхнув нечесаными бородами, подхватили разом — всем лагерем, всем Зангезуром: Вставай, брат хозяин, Ай с турецкой земли Все наши товарищи, Все домой пошли, А ты, брат, один Во турецкой земле лежишь. Вставай, брат хозяин, Садись на меня… Ватнин схватил Андрея в охапку, целовал в самые губы, как бабу, и слезы текли по его пыльной бороде: — Милый ты, — кричал он, — не пропадем… Коли турка встренется, руби их в песи, круши в хузары! Все там будут… Дениска, жги! .. Но Дениску как ветром сдуло с горы. Похватав свои ложки и забыв про угощение, утекнули и остальные. Край палатки откинулся — вошел Хвощинский: — День добрый, господа. Все вскочили, наспех застегивая мундиры, у Ватнина выползла рубаха из штанов, он так и застыл; Карабанов делал глазами знаки денщику, чтобы запихнул подальше бутылки. Некрасов не растерялся: — Просим к столу, Никита Семенович. Хвощинский отставил в сторону палку, с которой в последнее время не расставался, присел к столу и, расстегнув пуговицы мундира, отбросил его в сторону. Потом, морщась от болевших мозолей, снял сапоги и выбросил их совсем из палатки. — Пусть проветрятся, — деловито пояснил он, — а то жарко… И вы садитесь, господа. Если угостите старика винцом, буду рад. Ватнин так улыбнулся от радости, что борода у него стала шире ровно в два раза. — Это мы завсегда, — сказал он, — хошь среди ночи разбуди нас… Кунаев, дай-ка сюды, неча вино под рубаху совать. Это тебе не крест святой, а слеза наша казацкая! .. — Полную? — спросил Некрасов, наполняя мису полковнику, которую татарин наскоро вытер подолом рубахи. — Лейте полную, — разрешил Хвощинский с грустью, — сегодня грешно не выпить. Вино разлили. Барана до прихода полковника успели съесть еще только половину. — Ну, — сказал Хвощинский, — а теперь, господа, могу поздравить вас с новым начальником… Его высочество наместник Кавказа прислал на мой пост полковника Адама Платоновича Пацевича, — прошу, как говорится, любить и жаловать. Мне, видать, не доверяют. В Тифлисе любят реляции о победах, но им докучают мои тревожные донесения. Ну, что ж… Однако если меня не станет среди вас, господа, не забывайте, прошу, что в Баязет вы вступили под моим командованием… Полковник поднес вино к губам, но рука у него вдруг дрогнула, и одинокая ямутная слеза медленно сползла по дряблой старческой щеке… В этот момент Карабанов простил ему Аглаю. 10 Адам Платонович Пацевич, по собственному его признанию, так торопился попасть в Баязет, что по дороге трижды загорались оси колес в его повозке. Под вечер он прибыл в крепость, остановясь на ночлег в караван-сарае, а на следующий день началось: — Покрасить зарядные ящики… — Казаков с Зангезура долой! — Заводи лошадей в каземат! … — Куда лезете с лошадьми? Здесь госпиталь… — Ставропольский полк, в конюшни! .. — Перевести госпиталь в мечеть! .. — Вынести вещи из мечети… — Хоперцам выговор за унылый вид! — Орудия развернуть на Зангезур! .. — Казакам сдать патроны свыше комплекта! .. — Внести вещи в бывший госпиталь! .. — Ах, теперь там конюшни? Да что вы говорите, хан? — Перевести конюшни в мечеть… — Ах, в мечети теперь госпиталь? Странно… Устроив всю эту кутерьму, полковник Пацевич не соизволил даже посоветоваться с офицерами, которые уже освоились со своими обязанностями и хорошо изучили баязетские окрестности. Теперь ломалось и трещало все созданное за это время Хвощинским, и Никита Семенович, получив под свое начало только пехотную часть, растерянно бродил по дворцовым коридорам. |