Онлайн книга «Баязет»
|
— Да, чуть было не забыл, — спохватился доктор. — Надобно срочно послать кого-нибудь в Тифлис: поторопить с доставкой ледоделательной машины. Также для лазарета необходимо карболовое мыло! — Еще чего! — рассердился Штоквиц. — Может, они пожелают лафиту или туалетный уксус? — Лафиту солдату не надобно, — без тени улыбки ответил Сивицкий, — а вот за туалетный уксус благодарю: спасибо, что напомнили. И еще будьте так добры записать: требуются походные суспензории, хотя бы гусарские, во избежание появления у солдат паховой грыжи. — Вы испортите нам солдат! — Не спорьте, капитан, — приказал коменданту Пацевич, — и запишите, что говорит Александр Борисович. Подошла очередь высказаться майору Потресову; раскатав перед собой рулон кальки с чертежом окрестностей Баязета, артиллерист неожиданно произнес: — Позвольте высказаться старому солдату, который имеет честь командовать людьми, обреченными на смерть… Да, да, господа: мешки с песком — это хорошо, но канонирам еще надо добежать до орудий. А пространства дворов, и в особенности заднего, простреливаются с любой горушки. И это еще не все… Дурацкий план крепости дает возможность действовать только двум нашим орудиям. Таким образом, благодаря мечети и этому вот зданию мы имеем колоссальный мертвый угол. Планировка Баязета создавалась целиком из расчета отражения нападения со стороны русской границы. Теперь же нам, уважаемое собрание, предстоит выдержать штурм как раз с обратной высоты, и, таким образом… — Ясно, — махнул рукой Исмаил-хан и встал, — теперь я скажу. Ничего не надо! Надо поджечь город и уйти обратно в Игдыр… Надо перерезать всех в Баязете, как щенят, и уйти в Игдыр. Я всех слушал. Хоть один сказал что-нибудь хорошее? Ни один не сказал… Все плохо! Я, Исмаил-хан Нахичеванский, говорю вам: надо уйти на соединение с войсками генерала Тер-Гукасова. И все! .. Баязет пусть сгорит… — Мы живем в девятнадцатом веке, хан, — заметил Некрасов. — Понимаю, — ощетинился хан, блестя обритым черепом. — Вас здесь много, а я один. Я молчу… — И будет лучше, хан, — заметил ему Пацевич, поворачиваясь к полковнику Хвощинскому. — Никита Семенович, — миролюбиво сказал он, — мне кажется, следовало бы начать не с юнкера Евдокимова, а прямо с вас. Мы ждем… Хвощинский медленно поднялся. — Господа, — сказал он, посмотрев на Карабанова, — я чувствую, что здесь как-то исподволь, незаметно, созрел важный вопрос о проведении рекогносцировки. Но странно, что все обходят этот вопрос, словно боятся его… Заранее предупреждая вас, что я подчинюсь мнению большинства, хочу, однако, заметить, что я резко против подобных мероприятий. Провести стремительный рейд кавалерии, осветить долину… Но, помилуйте, зачем же выставлять в поле весь гарнизон? Никто не станет искать дохлого осла, чтобы снять с него подковы: легче выковать подковы новые — так же и мы можем узнать о противнике все, что нужно, не выходя из цитадели. Нет, нет, как хотите, но я не согласен здесь с господином Штоквицем! .. — Вы кончили? — спросил Пацевич. — Да мне как-то уже и нечего говорить. — Хорошо. — Пацевич грузно поднялся из-за стола. — Слово за мной… Я недоволен вами, господа, — строго выговорил он офицерам. — Никто из вас не сделал упора на главном — на героизме русского солдатика! А об этом как раз очень хорошо сказано в зелененькой книжечке генерала Безака… — По-моему, — буркнул Сивицкий, попыхивая сигарой, — это подразумевалось всеми и без книжечки зеленого цвета… — Перед нами, господа, — напористо продолжал полковник, — дикие и неорганизованные орды. Смешно говорить, чтобы сидеть в крепости. Если во время рекогносцировки, которой вы все так боитесь (и я не могу понять, почему боитесь), противник и встретится нам, то это даже хорошо. Солдатики будут только рады. И, как говорится, пуля — дура, штык-молодец! Некрасов недовольно буркнул себе под нос: — И пуля — дура, и штык — не умнее… — Что вы там сказали, штабс-капитан? — Простите, господин полковник, но я позволил себе заметить, что штык не умнее пули. — Парадокс! — криво улыбнулся Штоквиц. — Так вот, — настойчиво, словно вбил гвоздь до самой шляпки, закрепил разговор Пацевич. — Рекогносцировка, господа, что бы вы там ни говорили, все равно будет проведена. Завтра же! .. Солдата нужно встряхнуть, он засиделся в крепости. Тифлис ждет от нас дела! .. Я мог бы, конечно, пользуясь правом власти, мне данной, просто приказать. Но я не желаю нарушать традиции офицерского собрания, а потому вопрос о рекогносцировке выношу на открытое голосование! .. Все офицеры как-то невольно поежились. — Итак, начнем, господа, — сказал Штоквиц. — Кто за проведение рекогносцировки, прошу поднять руки. Подняли руки: полковник Пацевич, штабс-капитан Некрасов, прапорщик Латышев, капитан Штоквиц и, совсем неожиданно, подполковник Исмаил-хан Нахичеванский. — Пять человек, — подсчитал комендант Баязета. Некрасов, опуская руку, добавил: — Я за рекогносцировку, но с условием, чтобы казаки, осветив долину со скал, сразу же вернулись обратно. — Пять человек, очень хорошо, — сказал Штоквиц. — Кто против, господа? Подняли руки: полковник Хвощинский, юнкер Евдокимов, прапорщик Клюгенау, майор Потресов и есаул Ватнин. — Тоже пять человек, — удивился Штоквиц. — И все, наверное, хотят по стакану лафита… Вопрос, таким образом, оставался неразрешенным: пять против пяти. Но еще остался один — Карабанов, и комендант Баязета обратился к нему: — А вы что же молчите, поручик? Карабанов медленно поднял руку. — Я, — сказал он с усилием, — за… рекогносцировку! .. — Молодцом, — похвалил его Пацевич. — Итак, господа, казакам готовить лошадей, солдаты пусть получают сухари и патроны. Бурдюки с ночи заполнить свежей водой. Дело начнется завтра. .. Когда офицеры выходили на улицу, Андрея тронул за локоть полковник Хвощинский: — Я удивлен, господин Карабанов… Вы же сами, помните, пришли ко мне, так верно рассуждали… Вы даже заметили тогда, что возлагаете столько надежд на это совещание. И вдруг — пошли на поводу у Пацевича! — Мне все надоело, — сказал Карабанов. — Тучи уже собрались, так пусть же гром грянет. — Я не понимаю вас… — Ах, что тут не понимать! Мне действительно все равно. И черт с ним со всем! .. Чем скорее, тем даже лучше… — Тогда простите, — сказал Хвощинский. — Выходит, что я ошибался в вас… Разбитый и раздавленный, словно на него навалили какую-то непомерную тяжесть, Андрей бесцельно бродил весь этот день по майдану. |