Онлайн книга «Из тупика»
|
— Как — что? С икрой баба-то… Икра-то ваша небось? — Дуняшка! — крикнул Небольсин, позвав девку в вагон. — Что ты скажешь, Дуняшка? — Не Дуняшка она вам, — набычился Харченко, — а Евдокия Григорьевна… Вы эти барские замашки оставьте! — Хорошо, Евдокия Григорьевна, слово за вами. Дуняшка ответила: — Как скажут Тимофей Архипыцы. Они — благородство показывают, офицеры будут… как же! Небольсин, закипая гневом, повернулся к Харченко: — Господин благородный офицер, конкретнее… — Конхретно: икра ваша тоже денег стоит. Мы не какие-нибудь, чтобы нас обманывали, мы люди сознательные! Небольсин был мужчиною опытным. — Уважаемый, — заговорил он, — я знать не знаю, кто вы такой. Чего вы сюда затесались? Харченко приосанился: — Как это вы меня не знаете? Да таких, как я, всего трое на весь Мурман! А вы народных вождей не признаете? Да со мною сам адмирал Кэмпен вчера за ручку здоровкался… — Вот и пусть он с тобой здоровается… А чего ты ко мне-то вперся? Поздороваться хочешь? Катись отсюда поскорее! — Евдокия Григорьевна, — закричал Харченко, — пошто молчите?! Скажите, как он вас использовал. Сейчас свидетелей с улицы скликать станем! Небольсин с ненавистью, какой даже не ожидал в себе, разглядывал сейчас толстые колени Дуняшки. — Вон! — заорал неожиданно и, выхватив бумажник, швырнул его перед собой: — Держите… Вы этого добиваетесь? Николаевскими? — Евдокия Григорьевна, — велел Харченко, бестрепетный. — Это аванс… подберите. — И повернулся к Небольсину, угрожая: — Вы эти барские замашки оставьте, по-хорошему вам говорю. Ежели вам контрразведка не помеха, так я могу и в Чека нажалитъся… Небольсина замутило: — Иди, сволочь! Иди, пока я тебя не размолол тут! Чета выкатилась, забрав бумажник. Но Харченко, баламутя тишину, еще долго распинался под окнами вагона, собирая народ. — Эсплутатор! Для вас революция — чхи! Не выйдет… Это вам, граждане, не шльнды-брынды… Небольсин не выдержал — взял браунинг и вышел в тамбур: — Если не уйдешь — прихлопну… Дуняшка! Уведи своего кобеля подальше, чтобы я морды его поганой не видел… Тут Харченко треснул Дуняшку кулаком по голове, и она, согнувшись, отбежала, как собака от хозяина. Но не ушла совсем. — Иди, задрыга! — прошипел Харченко. — Только бы до Колы тебя живой довезти. А дома-то уж мы поговорим… Небольсин с трудом заснул в этот день. А проснулся от присутствия в вагоне постороннего человека. Купе освещалось гаснущей спичкой, которую держали темные короткие пальцы с ногтями тупыми, как отвертки. — Кто здесь? — спросил Небольсин, холодея. — Это я. — И Комлев дунул на спичку: стало опять темно. Чекист присел возле инженера, сказал: — Вам ведь товарищ Ронек писал, что я должен прийти. Небольсин стремительно оделся, зажег свечку. — Задерните окно, чтобы нас вместе не видели, — посоветовал Комлев. — Мне-то уж все равно погибать, но вам ни к чему… Они помолчали, тяжело и безысходно. Небольсин признался. — Вот уж никогда не думал, что увижу именно вас. — По чести говоря, — прогудел в ответ Комлев, — я тоже не думал, что это будете вы. Но рабочие отзываются о вас хорошо, и я пришел. — Какие рабочие? — спросил его Небольсин, весь настороже. — Ну хотя бы… Песошников! Песошников был человек серьезный, и Небольсин отчасти успокоился. Совсем неожиданно прозвучали слова Комлева: — У вас горе. Я слышал: невеста — говорят, красивая женщина — потопла… Немцы — народ подлый. Я вот ездил за Цып-Наволок на выметку. К прибою океана ездил. И видел: там детишек и баб к берегу до сих пор подкидывает. Я вам сочувствую. Люди, чай! Это было сказано искренне, без натуги, и сразу расположило Небольсина к ночному гостю. Небольсин решил быть честным. И честно заговорил обо всем, что он думает. Англичане? Да, лично он против интервенции… — Но почему я, русский, — говорил Небольсин, — должен быть унижен и осрамлен этим позорным Брестским миром? Почему я, русский, теперь с англичанами? Да хотя бы потому, что они продолжают войну с немцами… Россия на Голгофе! — закончил Небольсин в раздражении. — И вершина Голгофы — мир, подписанный в Бресте. Комлев в потемках нащупал колено инженера, похлопал. — Вот, — сказал, — когда мой отряд под Питером дрался, чтобы немца остановить, случилось нам идти на штурм Под деревней Яхново. Может, знаете такую? — Нет. Не знаю. — И не советую знать ее. Там колония для сумасшедших. Упаси вас бог знать… Стенки в доме — во такие, из камня. На окнах — решетки, как и положено. И… никак не взять! — Чего не взять? — Да бедлам-то этот. В нем же германцы засели. Помогли нам тогда сами психи. Просветлело у них на тот случай или как иначе — того не знаю. Но всех немцев-пулеметчиков они сами связали… Спасибо психам — взяли мы Яхново! — Это вы к чему мне рассказываете? — А вот к чему. Привелось мне там после боя разговор иметь с одним старичком. Сам он по себе профессор. Но не тот, который лечит, а тот, которого лечат. Однако большого ума человек. Не то чтобы псих, а так — малость закочевряжился. Его жена, язва, затюкала. Но беседовать с ним — одно удовольствие. Так вот, — заключил Комлев, вертя цигарку, — он то же говорил — ну почти как и вы. Но он-то ведь… Недаром его за решеткой держат? От такого неожиданного поворота в разговоре Небольсин расхохотался. С хитрецой посмеивался про себя и «папаша» Комлев. И они еще долго беседовали в потемках, притираясь один к другому. — Россия, — говорил Комлев, — да разве есть такая сила, чтобы совладать с нею? Ну да, не спорю, временно уступили немцам. Так это же — не на веки вечные. Вернем обратно. Еще прибавим! Потом Комлев объяснил ему цель своего прихода: надо бы спасти кое-кого из Мурманска — тех, на кого Эллен зубы точит. — А сколько их наберется у вас? — спросил Небольсин. — Примерно с вагон. — Вагон не иголка. Подвижной состав весь на учете. — Учет ведете вы? — Контора. А в конторе меня не любят. И гадят мне. — Чего же так? — Да потому, что контора есть контора. Какая же контора терпит живого человека? Бумага — это дело, это удобно. — Верно, чиновники — они такие… Так как же? А? — Ничего не выищет, — сказал Небольсин. — За мной тоже следят. Я уверен. И мне даром ничего не спустят… Ваш отряд проверяет составы? |