Онлайн книга «Из тупика»
|
— Пойду. Все едино — давно испоганился. Никакой веры у меня с вами, нехристями, не получается… Ладно, отмолюсь! Выбрали кабак пошикарнее. С портьерами, с музыкой, с кабинетами. Женщин для начала к столу не вызывали, чтобы не мешали вести серьезные разговоры. Решили так: «Ну их… марусек этих. Еще успеется!» Харченко плакал от наплыва счастья, целовал всех по очереди. — Друга милые, — говорил, — экий год с вами плаваю. Сопляками ишо пришли мы в Первый Балтийский, потом Сибирская, в гроб ее, скильки отмахали… Людьми стали! Слава те, хосподи! Чтобы коньяк прошел вернее, поначалу ничем не закусывали. Потом желудки потребовали пищи. Но — хорошей. — Кутить так кутить! Харченко не жалей франков. Давай щец попроси. Может, и сгоношат французские люди? Щи так щи, Харченко не скупился: послали за щами в русский ресторан. Вызвав удивление проституток, слопали полведра щей. Не без хлеба, конечно. Умяли всё подчистую. — Ну теперь, — рассудили матросы, — можно и по бутылочке. — Верно, — кивнул Захаров. — Поговорить напоследки надо! И начали они разговоры — деловые, хорошие. — Вот ты, к примеру, Тимоха, — начал рассудительный Захаров. — Ты, браток, офицером станешь. Это хорошо. Поболе бы таких офицеров… из народа! Становись кем хошь. Но свое происхождение помни. Матроса чти! Уважай его. Сам хлебнул… — Братцы, — плакал Харченко, вконец умиленный, — да рази уж мне… Хосподи! Только бы до кают-компании добраться. Да сесть там. А уж вас в обиду не дам. Постою! Ей-ей, братцы мои… Подошел к ним какой-то бородатый дядя в пенсне: — Какие лица! Какая речь! Вот они, милые русские простодушные лица! Вот она, славная русская речь… Да здравствует русский флот! Да здравствует русская армия! В условиях тягчайшей реакции вы, товарищи, сумели пронести… Сашка Бирюков рывком уперся в столб, как бык: — Ты вот что, паря! (И завращались глаза, налитые кровь.) Ежели чарочку задарма ковырнуть хошь — пожалуйста. Дерни и — отваливай! Потому как мы и без тебя речи всякие знаем. А будешь приставать, так я тебе так врежу, что колбаской скрутишься. Бородатого земляка от стола отвадили. Зачем он им со своими громкими и неумными речами? У них сейчас своя политика — житейская, матросская, затаенная. — Восьмой уж год… — качался на стуле охмеленный Шестаков, трюмач крейсера. — Братцы! Стыдно мне… молчал. Ныне скажу: баба-то моя родила… Сына, пишет. Это как понимать? С ветру, што ли? А я вот здесь… с курвами? Рази же это жисть? Взял стакан, сунул его в рот и — скрежет пошел. Крошилось стекло на зубах. Плевал осколки окровавленным ртом, визжали они под каблуками проституток. Харченко, расслабленный алкоголем, шмякнул на стол еще мятую пачку франков: — Музыка! Жги… Заиграли скрипки: «Ах вы, сени мои, сени, сени новые мои…» В разгар гульбы откуда-то появились солдаты — наши же, русские, из корпуса Особого назначения. Их перед отправкой из России принарядили франтами: суконце на мундиры дали офицерское, голенища сапог — хром, чистый. С бокалом в руке подошел к матросам ефрейтор, вцепился в спинку стула, пьяно вихлялся, брызгаясь шампанским. — Земляки! Доз… зззз… вольте. Вот как… — Чего вы тут, ребята? — спрашивали аскольдовцы. Подгреб еще один солдат — потрезвее. — Экскурсия у нас, — объяснил. — Ну и как? Всё уже осмотрели? — Да приглядываемся потихоньку… — Валяй, валяй. Баба-то тебе ничего попалась… А пьяный ефрейтор все цеплялся за стул Бирюкова, просил: — Доззззвольте… ззза компанию! Честь имею… Каковашин! Бирюков вскочил. — Ты что мне, крупа, шампань за шкирку капаешь? Тот, что был потрезвее, щелкнул каблуками: — Извините Каковашина, он ваш боевой товарищ. Мы на деле осуществляем формулу Бриана: единство действий на едином фронте. Сейчас — форт Мирабо, а завтра — фронт… На штык! А шампанское за синий воротник — кап, кап, кап. — Да отцепись! — сказал Сашка Бирюков и так двинул пьяного Каковашина, что он под рояль въехал. А комендор Захаров наседал на трезвого солдата: — Ну вот ты, крупа. Расскажи, как ты спишь? — Очень просто — шинель брошу и сплю, где придется. Подошли из-за столиков еще солдаты — разные. — Пойдем, — тянули трезвого. — Ну их всех к бесу, флотских. Они же господа. Разве им понять нас? Живут, сволочи, как сыр в масле катаются. Денег — завались! А нас на убой гонят в окопы, как скотину, вшей давить… У них даже вшей не водится? — Нет, постой, — удерживал Захаров солдат. — Ты шинель себе кинешь. А я? Ну вот ты, конопатый… Отвечай по всей строгости: как надо свернуть койку? — На кой мне ее сворачивать? — То-то! — воодушевился Захаров. — Не знаешь… А тут целая наука, чтобы матросу выспаться. Первым делом беру шкентрос и продеваю его в люверс. Люверсов семь… Ты слухай! — Отстань, смоленый! На кой мне это сдалось? — А это к тому, что вы меня должны уважать. — За что? — спросили солдаты. — За то, что я есть матрос российского флота. Не чета вам! Тут пьяный Каковашин выбрался из-под рояля и со словами «Доззззвольте…» дал Захарову прямо в глаз. Харченко схватил стул — грох его по солдатам. В ответ взметнулись солдатские кулаки. Бутылки тоже пошли в дело: по черепу тебе — трах! — только осколки брызнут… — Наших зови! — орал Бирюков. — В синемо они… фильму о королях смотрют… Крупа зазналась, проучить надо. А Сашка Бирюков себя покажет… Отовсюду, как мухи на патоку, слетались солдаты и матросы. Началось осуществление формулы Бриана: единство действий на едином фронте. Французские ажаны, разъезжая по городу на лошадях, останавливали офицеров с «Аскольда»: — Просим прервать прогулку: ваши матросы дерутся. — К тому их и готовили. Но… с кем дерутся? — С русскими же солдатами, мсье. — Верно делают: армию надо проучить… армия зазналась! Иванов-6 подъехал на такси, когда дралось человек двести (если не больше). Драка уже захлестнула соседние улицы. Префектура не могла разнять свалки и вызвала пожарные колесницы. Был дан мощный напор, и упругие струи воды хлестали вдоль улицы, вышибая стекла в домах. Вода несла и кружила солдат и матросов… Ржание лошадей, грохот воды, свистки и крики, звон стекол! Иванов-6 сказал одному ажану: — Одолжите мне ваш револьвер. На один только выстрел. Выстрелом в небо он заставил людей на миг остановиться. — Солдаты меня не касаются, — заявил спокойно. — Но матросы с крейсера «Аскольд» — марш на корабль! Спать! |