Онлайн книга «Моонзунд»
|
– На рейд входит «Победитель» под брейд-вымпелом! – Это вымпел Пилсудского [24] , – заметил Владиславлев. – Он ходил на «Победителе» под Аренсбург на разведку. Старк любовно наклонял бутылку над рюмками: – Передайте, что я даю «добро» Пилсудскому на вхождение. Все – как надо. Обычная суета рейдов и гаваней. – Пилсудский, – сказал Бахирев, – отбоярился перед ревкомом за свою фамилию. Он и в самом деле псковский дворянин, его мать из рода Аничковых. А вот командира «Храброго» выкинули. – За что? – Родственник главковерха Корнилова… было не скрыть! Бутылка взвилась над столом, выплеснув мадеру на скатерть. Рюмки, жалобно звеня, рассыпались осколками. Старка швырнуло со стула на Бахирева, Бахирев головою влетел в живот Владиславлеву, – адмиралы покатились по коврам, хватаясь за мебель. Шторы на дверях вытянулись полого – «Либаву» качало с треском корпуса, хрустя рвались швартовы с соседнего «Новика», тральщики волной отрывало от линии причалов. – Черт бы побрал этого лихача – Пилсудского! «Победитель» не сбавил оборотов на рейде, и разводная волна, выбегая из-под его винтов, раскачала спокойную воду Куйваста. Старк с огорчением поднял пустую бутылку: – Не дал допить… На мостике! Дать матом на «Победителя»: начмин Старк выражает Пилсудскому неудовольствие. Запятая… – Поставьте точку без продолжения, – подсказал Бахирев. – Точка! – крикнул Старк в амбушюр переговорной трубы. Рейд затихал. «Либаву» качало все меньше и меньше. Над мачтами «Победителя» вспыхнул дерзкий сигнал: ФЛОТ ИЗВЕЩАЕТСЯ тчк НАЧМИН СТРАДАЕТ ОТ КАЧКИ тчк Эскадра начала репетовать сигнал, и от корабля к кораблю переходило известие, что адмирал Старк испугался большой волны. Бахирев при этом сказал: – Издеваются! Как угодно, а я подаю рапорт, об отставке. – Я тоже, – сказал Старк. – Ну их всех к черту! Сколько можно терпеть? А ты, Петр Петрович? Владиславлев был и хитрее, и вреднее обоих. – Не дурите, – отвечал. – Еще не все пропало… На краю стола, забрызганного мадерой старого флота, Бахирев писал: «Прошу освободить меня от командования Рижскими силами залива, так как, несмотря на мои крепкие нервы, постоянные трения мешают мне отдать все способности на оборону залива, и я начинаю терять надежды на боевой успех…» Когда саботажники отложили перья, Владиславлев выругался: – Донкихотством грешите? Да кому оно нужно сейчас? Если сопротивляться большевикам, так надо делать это иначе… Вошел начдив-XI кавторанг Пилсудский. – Осмелюсь доложить, за Аренсбургом все спокойно. – Зато у нас не все спокойно, – отвечали ему. Владиславлев решительно выволок Пилсудского из салона: – Жорж, как настроение? – Отличное. Такой ветер, такая волна… – Я о другом. Ты бежать не собираешься? Пилсудский был удивлен, неуверенно хмыкнул: – Бежать? Но… куда бежать, если завтра бой? – Ах ты, наивное дитя! За кого драться? За большевиков? Неужели твоя дворянская кровь не бунтует? Пилсудский щелкнул, как пижон, золотым портсигаром, на котором от минувших времен сохранилась витиеватая гравировка: «За отличную стрельбу въ Высочайшемъ присутствии Ихъ Императорскихъ Величествъ». Постучал папиросой об ноготь, дунул в нее. – Ты же контр-адмирал, – сказал начдив-XI. – Я думаю, что «адмирала» можно теперь откинуть, останется только «контр»… Удар пощечины отбросил Пилсудского к переборке. Начдив раскурил папиросу и прищурил острый глаз на Владиславлева: – Субординация связывает меня… отвечу потом! Не удалось. Ответ за него дали другие. * * * Политическая болтовня, когда человека хлебом не корми, только выступить ему дай, – это наследие буржуазной революции. И это наследие, будь оно трижды проклято, висло гирями на ногах, висло камнем на шее – и только один язык был свободен, ничто ему не мешало болтать, болтать и болтать… На ревельском вокзале – шум, толкотня, гвалт. Мосальский пехотный полк ночью поднят с квартир, сейчас митингует: – Куды посылают? На Эзель? А я не хочу! Ежели революция, так я понимаю – свободы много… По теплушкам воровато шныряют типы с бутылями, в которых фиолетово светится райская ханжа. Пьяные солдаты вышибают офицеров из вагонов, сами занимают купе. Офицеры же, затюканные до последней степени, размещаются в теплушках. Колеса крутятся. На прощание по окнам Ревеля солдаты рассыпают пули: – Прощай, Ревелёк! Нас убивать повезли… Попутно разграбили станцию Шлосс-Лоде. Очевидец сообщает, как было: «Озверение дошло до того, что куриц даже не резали, а разрывали да части руками, свиней не кололи, а исполосовывали штыками». Про мебель и говорить не приходится: крушили все подряд страшными гранатами системы Новицкого. Напрасно сознательные призывали буянов: – Товарищи! Имейте же совесть наконец… – А у них совесть имеется, чтобы нас убивать? – У кого – у них, ты подумал? – А вот у этих, которые нас посылают… По баронским мызам – словно чума прошла. А где не было усадеб, там врывались в дома эстонских крестьян, грабили имущество. Так доехали до курорта Гапсаля, Моонзунд уже дышал в лицо солью. Здесь совсем распоясались: тащили свиней на заклание, а свинарник оказался собственностью бригады крейсеров. Матросы с «Адмирала Макарова», примкнув штыки к карабинам, пошли в атаку на мосальцев, спасая своих свиней. Солдат лупцевали прикладами: – Давай на Эзель, крупа худая! Революцию защищать… – Ой, не бей! Нам бы митинг еще провести! – Крути митинг на полный. Война не ждет… Мосальский полк от революции усвоил самое худшее. Сейчас (в кольце матросских штыков) солдаты избирали президиум. Крейсерские топтали под каблуками окурки, покрикивали: – Не тяни кота за хвост! Голосуй за победу… – Братцы, – призывали ораторы, разрывая на себе шинели, – за што кровь наша льется? Поклянемся во имя революции, что насилию флота подчинимся, и в немца стрелять не будем… А к берегам Моонзунда уже подкатывали в Гапсаль свежие эшелоны полков Козельского и Данковского. Пять битых часов они сообща размусоливали вопрос – воевать им или не воевать? – Не хотим! – была резолюция. Большевики Центробалта осипли от уговоров. Кое-как под утро уломали этих баранов, и панургово стадо начали грузить на пароходы для отправки на Эзель. Демонстрируя полное отсутствие морской культуры, солдаты высунулись из иллюминаторов, вертели головами слева направо. А когда вдали показались эзельские берега, опять закрутился на палубах митинг. |