Онлайн книга «Моонзунд»
|
– Уррра-а! – захлестывало и другие корабли рейда. Оркестры исполнили, для бодрости «Янки дудль дэнди», потом рейд заполнило торжеством «Марсельезы». Андрей Семенович сделал под козырек, его прошибла слеза. Дыбенко указал ему наганом, где встать: – Говорите. Адмиралу было сейчас не до слов, но он собрался с духом: – Не вы ли арестовали меня? Вы… А теперь голосованием вознесли на высокий пост. Я надеюсь, что это не стихийный порыв, но обдуманное решение. Если я выбран народом, я – адмирал народа! – исполняю волю его. Я не злопамятен. Не сержусь, что мне скрутили руки и повели под арест… Дело свободы дороже всего. Я с вами. Был вчера. Есть сегодня. И буду завтра! На автомобиле – под красным знаменем – его везли по городу. За спиною Максимова, принимая на себя приветствия толпы и грозя всем наганом, ехал мрачный, как сатана, Павел Дыбенко. Замкнул лицо в безулыбье, бескозырка – на ухо, бушлат нараспашку, грудью на мороз, а на ленточке Дыбенки – краткое «Ща», которое издали читалось всеми как «Ша!». – Дорогу адмиралу! – покрикивал. – Эй ты, рыжий, задавим! Береги свою жизнь – еще пригодится. * * * – Итак… – начал Максимов, всходя на «Кречет». – Итак, – прервал его Непенин, – я уже обо всем извещен. Что ж, поздравляю вас, Андрей Семеныч… выдвинулись на революции! – Стоит ли язвить, Адриан Иваныч? – Я не язвлю. Вчера вас арестовали. Сегодня поставили комфлотом. Смотрите, как бы завтра они вас не повесили! – Выборных не вешают, – круто вмешался Дыбенко. Дыбенко вел себя в кают-компании «Кречета» как у себя дома – на военном транспорте «Ща». Цыганским глазом подмигнул вестовым: – Эй, Вася или Петя, чайку бы мне с песком и булкой! Из портсигара Ренгартена он угостил себя папироской: – «Эклерчик»… На что дамские курите? – Чтобы поберечь здоровье. В них меньше никотина. Дыбенко через весь стол прикурил от зажигалки Довконта. – Надо бы и мне, – сказал, – тоже о здоровье подумать… Он резко повернулся к соперникам-адмиралам: – Непенин – дела сдать! Максимов – дела принять! Непенин подошел к нему со словами: – Судя по хамству, с каким вы себя ведете, я имею честь наблюдать самого господина Дыбенко? – Угадали. Но я – не хам. Я просто искренен… Непенин отвернулся от матроса к Максимову. – Меня не так-то легко свалить. Вот вам – читайте… Максимов прочел и передал бумагу Дыбенко. Временное правительство предотвратило удар по Непенину – Гучков, на правах военного и морского министра, забирал комфлота к себе в канцелярию на должность помощника своего по морделам. – Чисто сделано, – не удивился Дыбенко… Временные правители гасили пожары на Балтике: увещевать Кронштадт ездил сам Гучков. Ревелем занимался Керенский, а теперь в Гельсингфорсе ждали двух делегатов сразу: кадета Родичева – от Думы и меньшевика Скобелева – от Совета. Офицеры ждали приезда их с нетерпением. Кому не втолкует кадет, того проймет до печенок социал-демократ. Убитых уже не вернешь, но взаперти под караулом еще сидели многие. Поезд с делегатами опаздывал. Флотская типография тысячами выпускала на эскадру стенограммы телеграфных переговоров матросов с Керенским. Офицерам было заявлено, что желательно видеть их на демонстрации с красными бантиками. Многие из них влились в манифестации. Одни – душевно, желая понять и осмыслить. Другие – из трусости, внутренне негодуя. Началось расслоение кают-компаний, и кадровые «спецаки» вдруг заговорили о политике, о тезисах, о партийных платформах. Было непривычно слышать от почтенных каперангов (даже резало слух), когда они заявляли о своей принадлежности к эсерам: – Так уж случилось. Давно эсер. Немало рационального… Теперь все ждали, что будет с Максимовым. – Провалится, – говорили. – Разве можно на такие посты выбирать? Это сдуру ведь… пьяные все были! – Говорят и хуже, будто на митинг затесались тогда германские агенты, одетые как матросы. За Максимова горло и драли!.. Наконец приехали в Гельсингфорс депутаты от столицы, чтобы утихомирить балтийские страсти. Офицеры с надеждой взирали на Родичева – тверской помещик, голова ясная, этот матросам салазки загнет. Но помощь к ним пришла неожиданно от… Совета: меньшевик Скобелев дал приказ, на какой не мог решиться сам Непенин: – Матросов не распускать – пусть сидят на кораблях. И впредь до особого распоряжения никого на берег не увольнять. «Вот – умно!» – записал в дневнике Ренгартен кратенько… Последним убили командира эсминца «Меткий» старлейта фон Витта. За что убили? Никто не знал. Но стали арестовывать офицеров и на «Кречете». Когда их уводили, они держались хорошо: – Мы надеемся, что последние. Скоро все образумится… Максимов издал свой первый приказ. Осадное положение отменить. Орудия с улиц убрать. Стеньговые флаги спустить. Арестованных восстановить в прежних обязанностях. Приступить к обыденной службе. «Император Павел I», который вчера и начал восстание, вдруг заартачился, стал «писать» по эскадре, что прежние приказы Непенина были вполне разумны и впредь только Непенину павловцы и будут подчиняться… Непенин с улыбкой сказал Максимову: – Андрей Семеныч, давайте я подпишу ваш приказ. Подписались оба. В середине дня Непенин собрался уходить. Надел шинель, обвязал шею легким белоснежным кашне. Долго ерзал в коридоре, натискивая на ботинки галоши. – Лейтенант Бенклевский, сопроводите меня до вокзала… Вместе с дежурным по штабу лейтенантом он пошел пешком. Снег хрустел под ногами. Светило солнце. Слегка подмораживало. – Скоро весна, – со вздохом сказал Бенклевский. – Будет и весна, – неохотно отозвался Непенин. Флот у него отняли. Он уходил к Гучкову. – И не жалею! – сказал Непенин с яростью. – Флот уже развален. Его можно сдавать на свалку. Корабли небоеспособны… Они дошли до ворот порта. Группкой стояли матросы. А за воротами плотной стенкой сгрудилась толпа обывателей. Когда Непенин обходил гельсингфорсцев, раздались два выстрела – в спину! Он упал. Смерть была мгновенной. Теперь пули посыпались в Бенклевского… Но тут матросы кинулись вперед, загораживая его: – Стой, собаки! Кто пуляет? Лейтенант-то при чем? Из открытого рта Непенина, сильно пульсируя, толчками выхлестывала кровь. Адмирал был здоровяк, полный телом, и кровь обильно заливала снег. Бенклевский был бледен, его трясло. – Спасибо, – сказал он матросам. – Вовек не забуду. – Иди, иди. Ныне шляться опасно. |