Онлайн книга «Три возраста Окини-сан»
|
— Мой сын Георгий заканчивает корпус гардемарином с отличными оценками в учебе, но… Как и все молодые люди, он отчасти шалопай. Не могли бы вы указать высочайше, дабы его досрочно выпустили из корпуса на эскадру контр-адмирала Вирениуса? Молодой человек нуждается в дальнем плавании, чтобы не избаловаться на берегу среди различных соблазнов. — С удовольствием я исполню вашу просьбу… Царь не был пустомелей: вскоре же последовал высочайший приказ — гардемарина Г.В. Коковцева выпустить мичманом на эскадру Вирениуса с назначением в экипаж «Ослябя». Все произошло настолько четко и стремительно, что даже не Гога, а сам отец был растерян. Коковцев увидел сына уже с билетом на венский экспресс в кармане. Владимир Васильевич не желал видеть слез жены, ему хотелось избежать семейных сцен, в которые непременно вмешалась бы и Глаша, а потому ресторан Варшавского вокзала стал местом их свидания перед разлукой. Каперанг подарил сыну спасательный жилет типа «дельфин». При этом он сказал сыну: — Извини! Я бы не желал тебе когда-либо пользоваться этой резиновой штукой, но… море есть море. Возьми. Гога с веселым смехом отверг подарок: — Я ведь еще не забыл доблестного Дюпти-Туара! — Он долго наблюдал за оживлением публики в суете вокзального ресторана. — Папа, — сказал Гога, — я все понимаю, но в этом случае с Глашей я тебя не понял. Мама мне все рассказала! О твоем давнем романе в Нагасаки с японкой и то, что у тебя в Японии остался сын от нее. А ведь он мой единокровный брат… Прости, папа, я не помню, как его зовут! Коковцеву стало тошно. Он просил подать коньяк. — Если ты считаешь себя таким взрослым и разумным, что смеешь осуждать своего отца за его мимолетное увлечение юности, тогда… Ну что ж! Давай, тогда выпьем… Салют! — Салют, папа. Но я бы не хотел никого обижать. Владимир Васильевич догадался, о чем говорит Гога. — Глаша не должна тебя беспокоить, — заверил он сына. — Если ей что-либо понадобится, я помогу ей сам… Экспресс оторвался от перрона, будто большой корабль от родного причала. Коковцев вернулся домой. — Глаша, — сказал он горничной, — Гога скоро будет в Триесте, потом на Мальте… Он велел тебе кланяться. Девушка спрятала лицо в сливочных кружевах передника, ее живот обозначился сейчас особенно выпукло. — Слишком жестоко! — всхлипнула она. — Бог накажет всех вас за это… и за меня и за него. Конечно, виновата буду я. Но… любила Гогу, это уж правда. Он хороший, хороший… Она убежала к себе, чтобы дать волю слезам. Утром ее уже не было в квартире на Кронверкском — Глаша ушла от них… Был самый гадостный день в биографии Коковцева. Жена спросила — кто командует эскадрой Средиземного моря: — Вильгельм Карлович Витгефт? — Нет. Вирениус Андрей Андреевич. — Я их всегда путаю. А какие у тебя с ним отношения? — Если ты рассчитываешь, что я стану просить Вирениуса за нашего сына, ты глубоко ошибаешься, дорогая. Не стану! — А куда идет эскадра Вирениуса? — Куда и все. На Дальний Восток — в Порт-Артур, где и войдет в состав Первой Тихоокеанской эскадры… Ольга Викторовна иногда умела быть и жестокой: — Слава Богу, что не в Нагасаки, — съязвила она… Вскоре от Гоги пришла открытка с видом Везувия. — Читай сама, — сказал Коковцев жене. Гога издалека информировал родителей: В Италии красоты напоказ И черных глаз большой запас. А мы, российские валеты, Ушли из доков Ла-Валетты. Трясется больше всех Вирениус, Не признанный на флоте гениус. На станции Шарко-Ослаби Дрожит сигнал моей «Осляби». На курсе деловито-скоро, Лежит прекрасная «Аврора». Сейчас идем торчать в Джибути, Все остальное — тутти-фрутти. Всегда почтительный ваш сын, Еще вчера гардемарин. Целую маму с папой в щечки, На этом ставлю жирно точку. — Объясни, что все это значит? — спросила жена. — Как же не понять такой ерунды? Вирениус дал эскадре погулять в Италии, потом задоковались на Мальте для ремонта, но англичане из доков их бессовестно выгнали. Вирениус боится дипломатических осложнений. «Шарко-Ослаби» — система радиосвязи на броненосце «Ослябя». Сейчас эскадра через Суэц перетянется в Джибути, остальное мелочи — «тутти-фрутти»… Ольга, я удивлен твоей бестолковости. Утром он долго возился с новыми запонками. — Помоги же мне наконец, — взмолился он. Ольга вдевала запонки в манжеты и приникла к нему: — Что происходит с нами, Владечка? — Не понимаю, о чем ты спрашиваешь? — Но я люблю тебя. Я никогда еще так не любила… — Ради Бога! К чему весь этот пафос? — А к тому, мой Владечка, чтобы ты больше не бывал на Английской набережной… я ведь уже догадываюсь… — Глупости. У меня с Ивоною приятельские отношения. — Ах, милый! Это не я, а ты говоришь глупости… * * * Красное море Макаров называл «мерзким аппендиксом», через который трудно проталкивать корабли. Если прошли через Суэц, все равно жди, что застрянут в Баб-эль-Мандебском проливе — в Джибути (у французов) или в Адене (у англичан). Так случится и с эскадрой Вирениуса… Макаров сказал: — На кой бес им там жариться? Сейчас надо форсировать машинами, чтобы скорее укреплять эскадры в Порт-Артуре… Срезав орхидею, он бережным жестом протянул ее Коковцеву: — Передайте от меня Ольге Викторовне… Коковцев, опечаленный, передал орхидею жене: — Оленька, это тебе от нашего адмирала. — Боже, какое очарование! — восхитилась супруга. За столом, очень скучным, Коковцев сказал ей: — Меня не покидает ощущение, что мы с тобой допустили подлость не только по отношению к Глаше, но и к нашему сыну Гоге тоже… Поверь, мне очень и очень больно! Унылая пустота царила в квартире на Кронверкском. Никита, уже взрослый мальчик, как-то притих, перечитывая собрание дедовской беллетристики. Игорь тоже замолк. Ольга и сама как женщина понимала, что случилось непоправимое. — Владечка, не надо мне ничего говорить. Ты сам видишь, что я места себе не нахожу… Мне порой кажется, что, вернись сейчас Гога и Глаша, я взяла бы их ребенка, все бы им простила… В конце-то концов, с кем греха не бывает. Это был не ответ ему — это был, скорее, вопрос. — Да, — сказал Коковцев, — наверное, со всеми так и бывает. Но исправить уже ничего нельзя… |