Онлайн книга «Романтики и реалисты»
– Да ну вас! Человек ушел сдать материал на машинку. – Как она вообще? – Не понимаю этой манеры тащить в Москву периферию. Зачем? Отвечать на письма? – Но кто-то должен это делать? – Она ничего себе, только до ужаса провинциальна… – Это ругательство? – Почему? Это почти научная терминология. – Ну что? Разбежались? Каля, забыл тебе сказать, эта помада тебе очень, очень идет… – Номер семь… – Я так и думал… Семь – прекрасно. Как число. – Семьсот лучше. – Кстати, Оля! Выручишь? – Сколько? – Господи! Хотя бы красненькую! – У меня пятерка. – Хуже, но тоже красиво… Спасибо, дорогая! Дай Бог здоровья твоему папе. Все бедняга пишет и пишет?.. – Не хами! Отберу пятерку. – Что ты, Олечка, что ты! Передай папе, что, если какого-нибудь критика надо побить, я за три рубля сделаю это очень профессионально. – Передам. Но он удивится, почему так дешево – три рубля? – Эго ведь у меня проходит по разряду сантехнических работ. – А ежели надо побить коллегу за плагиат? – Это как ремонт и перестилка паркета. Дороже. Не каждый способен оплатить. – Все! Хватит! Расходитесь! – Последняя загадка. Висит груша – нельзя скушать… – Отвали. – Ну что это, что? – Знаем, знаем… Лампочка накаливания. С детства усвоили. – Дураки! Это – тетя Груша повесилась… Все! Ушел! Привет Асе. Скажите ей, что она мне нравится. Особенно глаза. В них что-то первобытно овчинное… Каля, не надо в меня ничего бросать. Меня уже нет! Оля открыла окно. Накурили! – Ей надо помочь. Давай сбегаем поедим и заберем у нее часть писем.. – А когда я буду писать свой материал? – Ладно, ты пиши. А я сегодня, пока не разгребу эту конюшню, не уйду. – Ее невозможно разгрести… – Я хочу это сделать для нее. В сущности, она не лишена достоинств. – Может быть… Но какое нам, собственно, дело до этого? Светкин врачебный участок – три четырнадцатиэтажные башни и четыре барака. Это в одной стороне. А через овражек – целая бывшая деревенька с церквушкой, баней, летучим базарчиком. Пройдешь деревеньку, и снова Москва. Снова башни. И в одной из них – сестра Мариша. Но Светка ее не лечит. Там другой участок. И вообще другой район. Башен Светка не любит. Похожие друг на друга, с мрачными коридорами, с грязными лифтами. Дома совсем молодые, и эту запущенность и мрачность Светка не может людям простить. Все ведь из коммуналок. Знают и правила очередности, и законы общей площади, но «ни одна сволочь» (зачем же так грубо, дочка, сокрушается Полина) не выйдет с веником на площадку. Ходила в ЖЭК, устроила молодому начальнику («Хлюст и хлыщ») скандал, он долго тряс головою, пытаясь, видимо, разместить Светкину информацию в нужных мозговых ячейках. Но информация не влезла. И тогда он разразился бранью и заявил, что не его это дело – мести коридоры, а если она такая умная, пусть сагитирует кого-нибудь работать за эти деньги. Бараки снесут не сегодня-завтра. Уже многие уехали. Те, что остались, приглядываются к башням. Это их будущее. Выясняют ее, врача, мнение, на каком этаже лучше – в самом верху или самом низу. Первый, конечно, ужасно, но и последний… Светка любит ходить по деревеньке. От чего здесь застрахован – это от однообразия. В каждом дворе что-то свое. И все-таки все ждут не дождутся: когда дом снесут? Когда снесут? Ходит Светка по своему участку, раздраженная, и славы ей это не прибавляет. Есть у нее на участке один старик. Астматик, гипертоник, желудочник, в общем, есть ему отчего умереть. Но делать это он не собирается, живет разумно, весело, без неврастении. Светка пару раз помогла ему выкарабкаться. С тех пор у них «отношения». – Я хочу знать, – это после всего, когда Светка уже выписывает рецепты, – вы принципиально не улыбаетесь пациентам? – Отнюдь, – ответила Светка. – Мне просто не хочется. – Но ведь это же патология! Здоровая, молодая, красивая женщина – и ей не хочется улыбаться. Я уже не касаюсь профессиональной стороны – по ней, Светланочка Петровна, вы просто обязаны улыбаться. – Если от этого будет зависеть ваша жизнь, я не закрою рта. Но ваша жизнь и жизнь других зависят от другого. Моя улыбка тут ни при чем. – Она нужна, милый доктор, для настроения. – О черт! – Светка трет виски. – Наверное, вы правы. Я буду улыбаться. – О вас говорят: высокий профессионализм минус душа. – Это вы сами придумали. Я знаю, что обо мне говорят. – Ну и что? – Что я вредная! Нечуткая. – Светочка, улыбайтесь. Вам не хватает только этого. – Мне не хватает сестер для помощи на дому. Еще одного врача для такого большого участка. Машины для оперативности. Чистоты в подъездах и во дворах. Не хватает глаз, рук, если хотите, знаний… По-вашему, это все можно заменить улыбкой? – Вы умница, доктор. Всего перечисленного у вас и не будет в ближайшее время. А вы потеряете индивидуальность. Станете Рассерженной Барышней, Не Желающей Мириться. Пишется с большой буквы. – Вы, я вижу, совсем выздоровели. Больше я к вам не приду. Придете ко мне сами. – А вы мне улыбнетесь? – Улыбнусь, если уговорите свою внучку вымыть лифт. Горячей водой – это десять минут работы. – Боюсь, я останусь без улыбки. Вы себе представляете, как можно заставить пятнадцатилетнюю девицу в клешеных брюках мыть лифт? – Пусть снимет брюки… – Над ней же будут смеяться… Моя дочь этого не допустит. – Ну, ладно. Я пошла. – Я поговорю с женщинами с первого этажа. Может, сговорю кого-нибудь… – Попробуйте. Скиньтесь, наконец, по полтиннику, заплатите. – Да, да… Конечно. Надо сложиться. Хотя я не представляю себе, кто будет ходить, собирать эти деньги… Вы думаете, это так просто, доктор? – Колоссальные трудности! Индустриализация. Хлеб по карточкам. – Я серьезно… – Я тоже… До свидания… Светке было тошно. Улыбайтесь! Все жаждут безмозглой доброты. Все. Массовая проповедь бодрой улыбки. Зачем? Она, доктор, может научно засвидетельствовать, что беспочвенная радость так же плохо отражается на нервной системе, как и беспочвенная тревога. Человеку хорошо только тогда, когда он не находится в состоянии лукавства с самим собой. Доброта – это ведь не убаюкивание. Спи, детка, спи. А что такое доброта? Девица в расклешенных брюках, моющая лифт? Она добра? Или она просто дура? А собственно, почему над ней стали бы смеяться? |