Онлайн книга «Будут неприятности»
– Стерпи, доченька! – тихо говорит бабушка. – Господи! А тут еще заранее на день рождения назвала… А может, это во мне и не любовь вовсе? Самолюбие проклятущее? Гордость? – сказала мать серьезно, раздумчиво и решительно встала. – Все одно – любовь, – тихо сказала бабушка. – Все оно вместе, детка… Квартира Лениных родителей. День рождения матери. Мать очень хороша в этот вечер, просто красавица. – Любушка! Красавица ты наша! – говорит тот самый Коля, заседатель, которого мы видели в суде. Он исполняет роль тамады. – Ты сейчас в возрасте акме. Объясню для темных. По-гречески это означает время расцвета. Ты у нас народный судия в расцвете… И не зря народ весь, как один, шел и бросал за тебя в щель свои бюллетени. – Судью на мыло! – кричит подвыпивший гость. – Народ изъявляет, – продолжает тамада. – Хотим Любу! Пусть нас судит Люба! Люба! Народ за тебя! – Это и есть акме! – смеется бабушка. Она чувствует себя не очень хорошо, но старается, чтобы это было незаметно. – Почему меня перебивают в этом доме? – обижается тамада. – Что такое акме по-вашему? По-старинному? – Говори, говори, – смеется бабушка. – Ты ведь, пока свое не скажешь, не остановишься. – Спасибо! Вы меня поняли. Значит, первое. Люба служит народу. – Судью на французское мыло, – кричит гость. – Спасибо, родной! – смеется мать. – Ты меня повысил в цене. – Второе слагаемое акме – семья, – упорно продолжает тамада. – Любимый муж… Встань, Сережа, пусть на тебя люди посмотрят… – Избиратели, – уточняет пьяный. Сережа неловко приподнимается. – Сережа – замечательный человек. Он инженер. На своем ящике он обеспечивает нам безопасность… Возможность так сидеть, рожать детей… – Сидя не рожают, – сказал пьяный. – Они оба защитники наши. Любушка и Сережа, – гнет свою линию тамада. – Любушка – от зла внутреннего, а Сережа – внешнего. И есть дочь! Елена! Представитель нового поколения, – вопит тамада. – Молодого, незнакомого… Прекрасный, гармоничный треугольник. Все повернулись к Лене. – Как она выросла! – Дите! Скажи слово! Ее подтолкнули, заставили встать, вложили ей в руки бокал шампанского. Бабушка отобрала бокал, потом раздумала, отлила немного себе, а остальное вернула Лене. – Ишь, разошлись! – сказала бабушка. – Ну, Ленка, за что пьем? – За здоровье мамы! – тихо и смущенно сказала Лена и добавила: – И папы… – Простенько, но со вкусом… Все потянулись к ней с бокалами, рюмками. – Выпьем за них! – совершенно трезвым голосом сказал пьяный гость. – Они лучше нас. Они обязаны быть лучше нас. За тебя, девчонка! Я забирал тебя из роддома. Ты вопила всю дорогу, как резаная. Видимо, мы тебе не очень нравились… Мать встала со своего места, подошла к дочери, обняла ее. – Она у меня на самом деле хорошая! – сказала она. – А ты сегодня очень красивая, – сказала Лена. – Тебе идет это все. – Она показала на яркое платье до полу, и волосы, рассыпанные по плечам, и обнаженные красивые руки, и смелую косметику. – Почему ты это не делаешь каждый день? Правда, папа, ей надо это делать каждый день? Но отца на месте не было. – Как же я могу быть такой на работе? – ответила мать. – Суд – место строгое, невеселое… – Как крематорий, – снова начал придуряться гость. – Подрыгаемся! – закричал кто-то. – Надо утрамбоваться. Лена находит отца по шнуру телефона, который тянется в ванную. Поставив телефон на колено, отец набирает один и тот же номер, один и тот же номер. Лена видит это. – Дозвонился? – спрашивает она, выходя в коридор. – Нет… То есть… Да… – в смущении пробормотал отец и вышел из ванной. Лена смотрит, как танцует отец в кругу. Танцует сам с собой, благо теперь так можно. И улыбка у него отрешенная, но, с другой стороны, и насмешливая, будто он танцует и смотрит на себя со стороны: как это я ловко выделываю коленце, когда мне удавиться хочется. В круг вошла мать, подняла вверх руки и закружилась. Все стали ей аплодировать, дали ей место, так они и танцевали вдвоем, потому что отец, находясь в своем расчетверении, не заметил, что им предоставили солировать. – Горько! – закричал тамада. Мать положила отцу руки на плечи и приблизила к нему лицо. «Меня надо поцеловать», – говорили ее глаза. Отец смущенно улыбнулся и прикоснулся к щеке жены целомудренно и чисто. «Идиот», – прокричали ее глаза. И мать сама, властно и по-хозяйски, поцеловала мужа в губы. Лена сдернула с вешалки плащ, свистнула Капралу и выскочила из дома. Она звонит в дверь учительницы. – Кто там? Кто? – спрашивают ее. Лена не отвечает, а давит и давит на пуговичку звонка. – Кто? Кто? – голос у учительницы испуган. Лена стучит ногой в дверь. Мы видим, как, запахиваясь в халатик, учительница открывает дверь. – Господи! – говорит учительница. – Господи! Ну что тебе от меня надо? Лена беспомощно, словно пьяная, вошла в квартиру и опустилась на ящик для обуви, что стоял у двери. Возле ящика стояли мужские клетчатые тапочки, которые покупал отец при Мите. Именно их, и только их, видела сейчас Лена. Учительница присела возле Лены, подняла на нее измученные глаза. – Я не виновата перед тобой ни в чем, – сказала она. – Это правда. – И тихо добавила: – Уже правда. Я уезжаю… – Если вы из-за меня, – говорит учительнице Лена, – то мне это не надо. Учительница смотрит на нее с горечью. – Почему вы ему по телефону не ответили? – спросила Лена. – Вероятно, не услышала звонка, – как бы оправдываясь, говорит учительница. – Это неправда! – крикнула Лена. Лена мгновенно поднялась на ноги, распахнула дверь и, дернув за поводок Капрала, побежала вниз. …Домой первым ворвался Капрал. Гостей уже не было, а отец с матерью в четыре руки мыли посуду. – Явилась, – сказала мать. – Не можешь без эксцессов… Небрежно бросила отцу: – А ты дергался. У нас просто фокусы. Нрав… – Мать засмеялась. – Переходный возраст. Лена зубами вцепилась в верхнюю пуговицу плаща, та застряла в петле, не расстегивалась. Тогда обеими руками она ухватилась за воротник и со всей силой с ожесточением дернула плащ в обе стороны так, что застежки треснули, и все пуговицы плаща сверху донизу мгновенно оборвались и посыпались на пол. |