Книга Отшельник, страница 38 – Борис Седов

И где он только такую походочку подцепил?

Натуральный недоумок!

Я посмотрел ему вслед и сказал майору:

— Я вообще-то американец, так что информирован о многих вещах.

— Американец? — майор удивился, — а здесь-то откуда?

— Устал от бизнеса, — коротко ответил я.

И тут же увидел, как в глазах майора завертелись колесики арифмометра, и считал этот арифмометр мои деньги. Понятное дело — американец, бизнесмен, дом в триста метров на берегу Оби — может, и ему что отломится… А может быть, он просчитывал другие варианты, гораздо более неприятные для меня? Нужно держать ухо востро.

— Борис Тимофеевич помог мне с подрядчиком, и вот, — я показал на дом, — представляете, за тридцать два дня построили!

— Борис Тимофеевич Вертяков? — уточнил майор.

— Он самый, — подтвердил я, — а вы знакомы?

Это был контрольный вопрос, и я внимательно смотрел на майора.

— Обязательно, — ответил он, — по долгу, так сказать, службы. С главой администрации района у нас прямая связь.

По его глазам было видно, что у них имеется и обратная связь, и еще кое-какая, о которой он будет молчать, как партизан.

За оградой послышался веселый собачий лай, и во двор ворвались Кусай и Жучка. Увидев незнакомого человека, они притормозили и осторожно подошли к майору. Обнюхав его брюки, обе собаки заворчали, а у Кусая на загривке поднялась шерсть.

— Не любят посторонних, — сказал я.

Собаки отошли, оглядываясь на майора, а я подумал: они ведь наверняка его казенную вонь почуяли, поэтому и недовольны.

В воротах показались Афанасий с Макаром, и майор, увидев их, удивленно воскликнул:

— Какая встреча!

Афанасий замедлил шаг, и на его сморщенном лице появилась подобострастная улыбка. Вот это номер! Интересно…

— Здрасьте, товарищ майор, — вежливо сказал Афанасий и — вот дела — поклонился!

Не в пояс, конечно, но слегка согнул спину, не сводя глаз с майора. Это что-то новенькое… Что же будет дальше? А дальше майор посмотрел на него взглядом, в котором я увидел власть. Власть майора над Афанасием. Их что-то связывало, но что?

Это было интересно и наверняка важно, но я изобразил радостное удивление:

— Так вы знакомы? Ну, тогда, значит, правду говорят, что мир тесен!

— Да, мир тесен, — сказал майор, — не знаешь, где и встретишь старого знакомца. Как живешь, Афанасий?

Тот сморщился в улыбке еще больше и с готовностью ответил:

— Хорошо живу, товарищ майор, хорошо! Вот Майклу помогаю в тайге бывать, — он кивнул на меня, не сводя, впрочем, глаз с майора.

Да что же это такое!

Что тут еще за тайны мадридского двора?

Ну ладно, подумал я, вот майор уберется, я из тебя всю душу вытрясу. Понятное дело, я не собирался делать Афанасию ничего плохого, но нужно было узнать у него все, что касается этого подонка в форме.

Самовар закипел, и я с неудовольствием подумал о том, что сейчас мне предстоит вести задушевные беседы с майором, но один из солдат, сидевших в лодке, встал и крикнул:

— Товарищ майор! На связь!

Майор чертыхнулся и, выбравшись из-за стола, поспешил к катеру.

Несколько минут он разговаривал с кем-то по рации, затем вернулся и расстроенно развел руки:

— Не получится с чаем. Вызывают.

У меня прямо камень с души свалился, но, выразив лицом сожаление, я встал и, заложив руки за спину, чтобы избежать прощального рукопожатия, сказал:

— Понимаю. Служба.

Майор кивнул, потом бросил на Афанасия многозначительный и даже, как мне показалось, угрожающий взгляд, затем снова посмотрел на меня и, сладко улыбнувшись, сказал:

— Очень жаль… Ну, как-нибудь в другой раз.

Потом он решительно повернулся к нам спиной и пошел к причалу.

Через несколько минут катер скрылся за поворотом.

Я еще постоял немного, глядя на реку, затем сел на место и крикнул:

— Отбой, вылезайте!

Дверь дома открылась, и на пороге показался Тимур, который тупо огляделся и скучным голосом спросил:

— Звали, хозяин?

Я рассмеялся и ответил:

— Так что ты там про судно говорил? Иди сюда, разберемся!

Тимур спустился с крыльца и подошел к самоварному столу, а Афанасий, который так и стоял на том месте, где его застала короткая и непонятная для меня беседа с майором, сказал:

— Я для Семена палку вырезал.

И показал нам корявую и сучковатую палку, которая, впрочем, выглядела, как экспонат выставки предметов народного творчества. Вкус у него был — ничего не скажешь.

Тимур взял у него палку и направился в дом. Через минуту на крыльцо вышел Семен, который опирался на палку и вроде бы не так уж и хромал. Видать, помогла ему народная медицина.

Мы уселись вокруг стола и стали наливать себе чай.

Насыпав себе сахару, я размешал его и, повернулся к Афанасию:

— Ну, давай, Афанасий, рассказывай.

Он даже не поинтересовался, о чем рассказывать, а только нахмурился и уставился в чашку. Было видно, что в его остякской голове так и бродят таежные мысли. Побродив там несколько минут, они, видимо, собрались в какую-то ясную конструкцию, потому что Афанасий вздохнул, поднял голову и сказал Макару какое-то короткое непонятное слово.

Макар, ничего не ответив, встал и скрылся в сарае.

Афанасий долго смотрел ему вслед, затем произнес, глядя прищуренными глазами куда-то вдаль:

— Ты, Майкл, про майора узнать хочешь, увидел, как он на меня смотрел. Хорошие у тебя глаза, однако, все видят…

Он помолчал и начал свой рассказ, который прерывался долгими паузами, иногда принимал форму народного эпоса и был обильно уснащен магическим словом «однако». Слушать Афанасия было трудно, он явно не говорил всего, но из того, что он счел нужным сообщить, сложилась не очень приятная картина.

Когда-то Афанасий совершил что-то противозаконное, и этот самый майор, фамилия которого была, кстати, Ловушко, поймал его. А поймав, пошевелил своими вертухайскими мозгами и решил, что от Афанасия будет гораздо больше пользы, если вместо того, чтобы сидеть на зоне, он будет докладывать майору о том, что происходит в здешних местах. Выхода у Афанасия не было, и он стал майорским агентом. Шпионом. Стукачом, короче.

За все время, а прошло около пяти лет, Афанасию удалось ни разу не взять греха на душу. Он действительно время от времени сдавал майору Ловушко кого-нибудь, но это были люди, которые на самом деле заслуживали наказания. Некоторых из них, судя по рассказу Афанасия, нужно было просто грохнуть на месте. Например, одного томского деятеля, который стрелял в оленей обездвиживающим шприцом, а затем вырезал у них один глаз. Второй он оставлял из своеобразной гуманности, чтобы зверь мог жить дальше. Эти оленьи глаза он продавал доверчивым идиотам, убеждая их в том, что это самое лучшее народное средство для борьбы с близорукостью. Дескать, у местных охотников такое хорошее зрение именно потому, что они постоянно поедают оленьи глаза.