Онлайн книга «Старые повести о любви»
|
– Тихо, Валя, тихо! – взмолилась бабаня, сморкаясь в фартук. – Стрессов боятся! – жестко повторила мать, тыкая папироской в сторону Ильи. – Хотят прожить жизнь, ни к чему не имея отношения. Это сейчас модно. Семью на плечи взвалить боятся, детей родить – боятся, жизнь положить на серьезное стоящее дело – боятся! Наташка права, сто раз права! Разве можно положиться на этого шалопая, мама? Посмотри, он же ни к чему не пригоден, только вот к этому! – Она выхватила из стопки старых газет на подоконнике «вечерку». – Вот, пожалуйста: «У меня на посуде испортилась эмаль. Где можно ее восстановить и можно ли в такой посуде солить овощи?» Отвечают... вот он отвечает, мам: «В посуде с отбитой эмалью...» – Хватит, – сказал Илья. – Овощи солить не рекомендуется! – крикнула мать. – И это его устраивает, этим он готов заниматься всю жизнь! – Тихо, Валя, тихо... – умоляюще повторила бабаня. – И если бы он был бездарностью... А как он писал в десятом классе! Какое у него врожденное чувство слова, какая музыкальная фраза! Я помню наизусть: «Мы вошли в подъезд, отряхивая дождевые капли. Сверху, с чердака, к нам спускался дымчатый котенок, на крутой спинке которого, словно штопки на чулке, сидели два крошечных листочка...» – Все? – спросил Илья, поднимаясь. – Я спать пошел. – Ты, знаешь, кто? – тихо сказала мать, глядя в глаза сыну. – Ты улитка. Ты – млекопитающее. – Ну, что-нибудь одно, мать, не смешивай виды, – спокойно попросил он и вышел из кухни. После этого дня Илью закрутил сумасшедший вихрь. Поезд его сердечных устремлений мчался на дикой скорости в неизвестном направлении, и в окнах его мелькали едва различимые женские лица: Ирина, Анжела, Вероника... И хотя имя Наташи вспоминалось в доме часто, особенно по вечерам, вся эта история уже не имела к Илье ни малейшего отношения и нисколько не задевала его, как не задевают верхушки деревьев облака, проплывающие где-то в непостижимой вышине. * * * По субботам бабаня стирала белье в старой стиральной машине «Ура...» Много лет назад машина называлась «Урал» и исправно перемалывала тряпичное содержимое в своей моторизованной утробе. Но годы шли, машина дряхлела вместе с хозяйкой, в сердце ее начались перебои, а буква «л» в названии стерлась. Оттого, что в конце слова отсутствовал привычный для него восклицательный знак, машина выглядела сильно утомленной, как оно и было на самом деле. Илья но этому поводу упражнял свое остроумие. – Эта бравая стиральная машина, – говорил он, – это воинственное утильсырье... эта ликующая рухлядь... Машина агонизировала. Ее дряхлый организм нуждался в постоянной квалифицированной помощи, и бабаня заранее договаривалась с Ильей о дне стирки. Внук должен был присутствовать и подстраховывать. Сегодня была суббота, и хотя утром с Ильей состоялся крепкий уговор, бабане, как всегда, не сиделось. В два часа дня из школы пришла Валя, пообедала, разложила на столе учебники, села писать планы. – Илюшке бы позвонить! – озабоченно крикнула из кухни бабка. – Ведь забудет, что сегодня стираем, закатится куда-нибудь. – Без него обойдемся... – буркнула дочь, убористо заполняя тетрадку девчоночьим почерком. Бабаня выглянула из кухни – перед ней над столом нависла длинная седая челка пожилой дочери. Челка колебалась в такт движению пишущей руки. – Позвони, а, Валь... – попросила, бабаня. – Я боюсь без Илюши... током убьет. Валя, чертыхаясь, разогнула уставшую спину, набрала номер редакции. – Отдел писем... – сообщили в трубке детским голоском. – Илью Семеновича, пожалуйста, – сухо обронила мать. – И-лю-у-ша-а! – пропел голосок куда-то в пространство. – Тебя! Валя долго ждала, пока сын возьмет трубку. – Дорогая редакция, – также сухо сказала она, – мы купили кроликов, а у них в ушах завелась шелуха. Посоветуйте в вашей рубрике «О том, о сем»... – Ну, короче... – перебил сын. – Что случилось? – Ты не забыл, что бабаня ждет тебя к шести? – Дорогие читатели, – приветливо ответил Илья, – для того, чтобы у кроликов не шелушились уши, нужно хотя бы один день воздержаться от звонков в редакцию, пусть даже речь идет о таком священнодействии, как стирка. Он повесил трубку. Мать быстро набрала номер. – Захвати полбуханки ржаного, – сказала она. * * * ...У выхода из редакции на скамеечке сидел Семен Ильич – длинный, сутулый, в просторном сером плаще. – Приветствую, Семен Ильич! – Илья подошел и сел рядом. – Здравствуй, сынок! – воскликнул отец, приобняв Илью одной рукой, второй он придерживал какой-то сверток. – Ну, как ты, как дома? – Да по-прежнему... Слушай, опять на тебе какая-то хламида. Неизменно свежевыбритый, с аккуратно подстриженной седой головой, Семен Ильич все-таки выглядел всегда неухоженным, «неприбранным». Может быть, это объяснялось тем, что он покупал себе слишком широкие рубашки, брюки, джемпера – в одежде он любил чувствовать себя свободно, сказывались привычки старого геолога. – Где – плащ?.. – спросил отец, оглядев себя. – А, это я в ГУМе купил, он импортный, польский. Ты считаешь, надо сузить? Ну, я прострочу на машинке. Илюша, вот какое дело, я условиться с тобой хотел... Мне в месткоме обещают путевку на май для Вали. В Евпаторию. Твердо обещают. Там от нашего министерства прекрасный санаторий – ванны, диетическое питание, нуты сам понимаешь... – Ну? – Для ее печени это необходимо – раз в году подлечиться. Так ты ей скажешь, что у себя в редакции взял, ну как в те разы с Кисловодском было... – Ну, хорошо... – Только не проговорись, смотри! – Ладно. – И заранее начинай... Сегодня приди и невзначай так... за ужином, мол, обещают... Есть? – Есть. – Вот и прекрасно. На работе что нового? Каташев не уволился еще? Илья усмехнулся весело, щелчком сбил упавшую на плечо отца сухую сережку с дерева. – Я всегда удивлялся твоей памяти, ты всякую мою чепуху помнишь... – С ума сошел? – возразил отец. – Почему твои дела – чепуха? У меня только один сын. Как же не помнить о его делах?.. Ой! – лицо его вдруг осунулось, он оторопело и испуганно смотрел на Илью. – Что такое? – Ой, она же в мае не поедет! – расстроено воскликнул Семен Ильич. – Тьфу, старый дурак, совсем забыл – у нее же десятый класс, выпускной, в мае экзамены! Какая там Евпатория! Вот дурень старый, а... – Ну не расстраивайся. – На июнь просить? На июнь вряд ли дадут. Тогда уж на август... А? – Ну, конечно... – Илья кивнул на сверток, – что это у тебя? |