Книга Соль любви, страница 21 – Ирина Кисельгоф

– Мне кажется, люди не всегда осознают, что их жизнь сложилась удачно, – внезапно сказал Гера. – Примеряют счастье к себе, а не к другим.

– Наверное, – я потянулась к сумке. – Я пойду. Совсем стемнело. Скоро Илья приедет домой.

Я одевалась в прихожей, когда зазвонил мой телефон.

– Ты где? – спросила трубка голосом Ильи.

– У себя.

– Я так и думал. Жди, я заеду.

– Не надо. Сама доберусь.

– Уже подъезжаю.

Илья молчал, я глядела из окна машины на город. Ночной город очень красив, особенно зимой. Синий снег искрит электричеством, за чугунными оградами набережных по черной воде бегут зябкие розовые, желтые и голубые дорожки огней. Похоже на корабли в порту… Море совсем близко, а я давно у него не была. В выходные мы с Герой часто ездили смотреть на него. Зимнее море похоже на одинокого человека, которому никто не нужен. Может, поэтому к зимним людям не тянет?

– Илья, – вдруг спросила я, – ты был бы рад, если бы близкий тебе человек стал счастливым, но вопреки твоему пониманию счастья?

– Нет.

– И я нет, – я осеклась. А как же Гера?

Ночью мне привиделся сон. В нем я была осенью и стригла протянутые ко мне красные ладони кленов. Их сплошь усыпала роса, как чьи-то слезы. Я проснулась во сне, не просыпаясь. Оттого что увидела то, что видеть нельзя. Я сама отстригла острыми ножницами желтые носы белых весенних цветов. Они больше не пахли.

* * *

Я вдруг полюбила зиму, она стала теплой, как одеяло. Полюбить зиму оказалось совсем просто. Не надо ложиться поверх ее одеяла. Надо в него завернуться, и оно согреет. Вот и все. У зимы синее небо, яркое солнце и нарядное платье из пушистой, снеговой стекловаты. Зима носит вечернее платье даже днем, оно сверкает на солнце пайетками и стразами и таинственно синеет в тени. Надевая платье на себя, она надевает его и на город. Зима нахлобучивает на дома толстые ватные шапки, закутывает деревья в пуховые оренбургские шали и раскатывает снежные перины, как рулоны газонной травы. Люди в городе мерзнут, а деревья нет. Получается, зима любит людей меньше, чем деревья. Наверное, поэтому я раньше сама ее не любила. Болела и мерзла. Или из-за теней снега на мертвом бабушкином лице. Не знаю.

Я стала привыкать к новому месту, выдумываю себе занятия по душе. Сегодня я замесила тесто для пуговиц – мука, два пакета корицы, клей ПВА. Формочками наделала рыб, звезд, сердец и цветов. Запекла их в духовке, полюбовалась и не решила, что с ними делать.

– Это что такое? – из кухни вышел Илья. – Я чуть зуб не сломал!

На его ладони лежала коричная звезда с двумя дырками посередине, сквозь них глядела розовым кожа. Она пахла божественно – корицей.

– Это коричные пуговицы, – объяснила я. – Для бус.

– Чудачка! – засмеялся он, а потом вздохнул. – Иди ко мне.

Я сама обняла его, вздохнула, а потом рассмеялась. Мы пахли корицей. Оба.

– Поедем завтра за город, – предложил Илья. – Пошатаемся по лесу.

– Давай, – легко согласилась я. – И по сугробам тоже.

В детстве мне нравилось шататься по сугробам. Я загребала ногами снег, делая в них каньоны из человеческих следов, чтобы меня можно было легко найти, если кто-нибудь будет искать. Но меня не искали. И я бросила это дело.

– Хочу познакомить тебя с моими друзьями. Они тебе понравятся.

– Они мне не понравятся, – у меня почему-то заныло под ложечкой.

– Почему?

– Потому что я люблю быть одна.

– Ты же со мной.

– Это другое дело.

– Но мы не можем безвылазно сидеть дома. Я люблю тусню. Я так привык. Понимаешь?

– Понимаю. А вдвоем за городом тусоваться нельзя?

– У тебя друзья есть?

– Есть, – сказала я, имея в виду Геру.

Больше у меня настоящих друзей не было. В институте не в счет. Я привыкла быть одна, не любила тусню с чужими, незнакомыми людьми. Не ходила в ночные клубы, кафе. Я общалась только с одногруппниками. И то постольку-поскольку. За это девицы меня называли ходячей смертной скукой, занудой, несмеяной. В насмешку. Хотя я смеялась не меньше других. А парни подкатывались и откатывались, как волна. Наверное, им это не слишком нравилось. Но меня никто не доставал, и слава богу.

– Скучать по друзьям нормально, – объяснил Илья. – Я по своим скучаю. Или тебе этого не понять?

Не понять. Речь шла о его друзьях, а не о моих. Я не умела вписываться в чужие компании, не умела становиться своей в доску, не умела поддерживать разговор. Я долго привыкала к людям. Зачем мне его друзья? Мне с ними будет некомфортно. Я это знала. Они такие же, как Илья. Из другой жизни. Я была бы среди них белой вороной.

– Ты что, боишься? – спросил Илья.

Я промолчала.

– Но это же глупо! – он рассмеялся. – Я думал, ты уже выросла из коротких штанишек. Я буду с тобой. Тебя никто не покусает. Обещаю.

– Со мной? Но ты же так не привык! – я сощурила глаза. – Как ты можешь обещать именно это?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сейчас со мной, а через секунду сам по себе! К чему бессмысленные обещания?

– Не понял!

– Взбитые сливки! Забыл? – вскипела я.

Не знаю, почему я так разозлилась. Может, мне хотелось провести выходные вдвоем с Ильей. Без тягомотины и принюхивания к новым людям. Я тоже желала отдыхать, как привыкла. Или дело было совсем в другом. В темном коридоре моего подсознания.

– Вот оно что! Ты у нас, оказывается, злая и память у тебя хорошая!

– Давай я приглашу тебя в гости и выпну через пять минут. Склероз как рукой снимет!

На его щеках заходили желваки, цементируя черным битумом ямочки у губ. Напротив меня стоял стрелок с полным колчаном темных стрел, тяжелых, как камни для пращи. Их было под завязку.

Он не стал в меня стрелять, просто развернулся и вышел. А я сразу пожалела о своих словах. Ведь Илья хотел только отдохнуть – и все. Но мне всегда нужно поставить точку, я не забыла о взбитых сливках. Получалось, я злая и память у меня хорошая. Только я мало с кем ссорилась, у меня немного друзей. Точнее, один.

Илья курил на кухне в открытое окно. Поставив локти на заснеженный подоконник. Головой в городской тусне автомобильных пробок и мерзлых машин.

– Ты же не куришь, – у меня против воли задрожали губы.

Он молчал, глядя из полутемной кухни на темную улицу. На электрические елочные гирлянды механической жизни. Я не уходила, я чего-то ждала.

– Я не люблю шумные компании, – наконец сказала я, и мой голос сорвался на шепот.

– Ты мне надоела, – спокойно сказал он, не поворачивая головы.