Онлайн книга «Соль любви»
|
Глава 13
Мы пришли в женское отделение психбольницы. В нем действительно было веселее. Диваны, кружевные белые салфетки. Шторы с цветочками на окнах. Все пациентки в веселой одежде, тоже с цветочками. И полно солнца в длинном светлом коридоре. – Наталья Григорьевна, почитайте нам ваши стихи, – попросил Эдуард Алексеевич. – Нет. Они грустные. О жизни, – не согласилась она. У Натальи Григорьевны была необычная шляпка. Три веселых блина из бархата, красного, синего и желтого. И голубая газовая вуалетка. Вуалетка скрывала глаза. Темные, беспокойные, пристальные. Она всматривалась в лицо каждому из нас. По очереди. Она вгляделась в мои глаза, и мне стало страшно. Я подумала, что безумие может быть заразным. Есть разные пути заражения, визуальный – путь заражения сумасшествием. – Тогда что-нибудь еще. – Я станцую, – Наталья Григорьевна весело рассмеялась. – Солнце! Надо танцевать. Она смеялась, я зачарованно смотрела в ее рот. У нее не оказалось ни одного зуба. Голубая газовая вуалетка, под ней раскрытый беззубый рот с тонкими, сморщенными губами. Она танцевала «Умирающего лебедя» Сен-Санса. Это было смешно. Очень. Мы смеялись, прикрыв рты воротами свитеров. Я тоже смеялась. Мне было стыдно, но ничего поделать я не могла. Наталья Григорьевна кружилась в абсолютной тишине, не обращая на нас никакого внимания. Внутри ее звучала своя музыка. Та, которая не о жизни. Солнечная. Мы давились от смеха, Эдуард Алексеевич скучал. – Она работала в оперном театре. Капельдинером, – сказал он. – Мечтала о балете. Теперь ее мечта сбылась. – Так вот где место, в котором сбываются все мечты! – захохотал Зиновьев. – Если представить это таким образом, молодой человек, то будет лучше, чтобы мечты не сбывались. Никогда. Мы с Рыбаковой ехали в автобусе и хохотали, вспоминая мечту Натальи Григорьевны. А на меня глядел смуглый парень, копия Корицы. Темные глаза под бровями вразлет и румянец во всю щеку. Я ему улыбнулась, он покраснел. Сходство с Корицей усилилось. Я улыбнулась ему в последний раз и вышла на остановке в центре. Прямо перед зоомагазином. На него случайно наткнулся мой взгляд. Я вошла туда, не раздумывая, и застряла надолго. Взгляд было не оторвать от чужих маленьких детенышей. Они возились, играли, лазили друг по другу, разевали розовые рты, таращили на людей глаза, думая, что мы за чудо такое. И мне захотелось детей. Срочно! Вот что мне нужнее всего. Важнее всего! Я выбрала двух волнистых попугаев. Одного лимонного, другого яблочно-зеленого. Я их сразу так и назвала – Лимон и Яблоко. Кусок летающего тропического лета в зимнем, заснеженном городе. Сказочные, крылатые младенцы. Вот кем были Лимон и Яблоко. – Илья, привет. Ты можешь выйти? Дело есть. – Что случилось? – Ничего. На одну минуту выйти можешь? – На одну могу. Я засмотрелась на здание, где работал Илья. Друза горного хрусталя, уносящаяся ввысь. Холодная, зеркальная. В ней отражались небо и облака, плавающие в рукотворном кристалле, как рыбки в аквариуме. Ни туда, ни сюда. Только в пределах аквариума. У неба и облаков была тяжелая жизнь в красивой, кристаллической клетке. Без свободы. – В чем дело? – Вот! – Я, улыбаясь, протянула клетку со сказочными крылатыми младенцами. – Живое, тропическое лето в отдельно взятом зимнем городе! Теперь оно будет жить у нас. – Ты что? Спятила? Я перся смотреть на драных попугаев?! – Ты же сказал, что на минуту можешь, – мой голос сбился до шепота. – Попугаи – дело? Ради них я должен бросить работу? Я думал, что-то случилось! Для того чтобы тратить на дело одну минуту! Человек в черном костюме взял меня за плечи и тряхнул: – По тебе психушка плачет. Уже давно! Поняла? И я потеряла сознание. Сразу. Сквозь толстую вату я слышала голос женщины. И еще меня трясло. Меня трясло руками человека, живущего внутри черного костюма. – Может «Скорую» вызвать? – спросила женщина. – Мне уже лучше, – прошептала я. – Спасибо. – Вот. Попугаи ваши, – женщина протянула мне клетку. – Как бы не замерзли. Несите их быстрее домой. Женщина ушла, я осталась наедине с человеком в черном костюме. – Ты припадочная? – спросил он. – Что ты в обморок все время валишься? – Припадочная, – ответила я механическим голосом. Как металлическая кукушка. Я приехала домой и поставила клетку на своем столе. Подошла к окну и услышала капель. Сосульки таяли на солнце, сверкая, как алмазы, вынутые из кимберлитовых трубок. Тропическое лето расплавляло сосульки из моей комнаты в отдельно взятом зимнем городе. Гера вернулся домой поздно, я ждала его. – Гера, я припадочная? По мне плачет психушка? Он обнял меня, его сердце колотилось как сумасшедшее. Я подняла на него глаза. – Ты что молчишь? Это правда? Я душевнобольная? – С ума сошла! – резко сказал он. – Как тебе в голову могло такое прийти? – Я падаю в обморок. Уже три или четыре раза. Не помню. – Давно? Он испугался. Я почувствовала это по его голосу. – С тех пор, как стала встречаться с черным шаром-инопланетянином. – Не надо было тебя к нему пускать. Я виноват. Я это чувствовал. – Что чувствовал? Он обнял меня крепче и поцеловал макушку. – Это не объяснить. Просто чувствуешь. И все. Ночью мне привиделся сон. Я танцевала «Умирающего лебедя» Сен-Санса в веселом, солнечном женском отделении психиатрической больницы. И я поняла прямо во сне: психиатрическая больница – это то место, где все мечты умирают. Как лебеди. * * * Утром я осознала. Илья мне так и не позвонил. Я вышла в коридор проводить Геру на работу. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Лучше бы он остался. – Гера, помнишь Велучу? [6] – Почему она тебе вспомнилась? – Мы видим ее глазами Павича, а молва знала ее отпетой шлюхой. – Может, я не прав, но мне кажется, Павич писал не о женщине, а о любви, сильной до самозабвения. Слепой и глухой. Павич назвал такую любовь Велучей. Если бы Велуча с нами не заговорила, мы бы так и не узнали, как величественна эта любовь. Я увидела Велучу огромным, сильным дубом, вросшим могучей кроной в самую сердцевину неба. Под землей его зеркальное отражение дробило толщу земной коры, чтобы забрать весь жар земли и без остатка отдать его ветру. Но ветер и сам крушит камень, это знает каждый. |