Книга Катилинарии. Пеплум. Топливо, страница 2 – Амели Нотомб

Не знаю, как долго это длилось, сколько прошло минут. Вдруг Жюльетта повернула голову и увидела, что я смотрю на нее.

– Огонь погас, – тихо произнесла она.

А я сказал как будто в ответ:

– Время остановилось.

Так счастлив я не был никогда в жизни.

Спустя неделю после нашего переезда в Дом нам казалось, что мы только в нем всю жизнь и жили.

Один раз, с утра, мы поехали на машине в деревню купить продуктов. Единственная в Мове лавка привела нас в восторг: ассортимент в ней оказался небогат, и это отсутствие выбора наполнило наши сердца необъяснимой радостью.

– Смотри, – заметил я на обратном пути, – труба у соседа не дымит. Можно жить здесь долго, а разводить огонь так и не научиться.

Жюльетта нарадоваться не могла на гараж: прежде у нас его никогда не было. Когда я закрывал двери, она сказала:

– Этот дом и для машины тоже – Дом.

Я слышал прописные буквы в ее голосе и улыбался.

Мы разложили продукты по местам. Снова пошел снег. Жена сказала, что правильно мы съездили за покупками утром. Скоро по дороге будет не проехать.

От этой мысли я преисполнился радости – все радовало меня теперь.

– У меня, – сказал я, – всегда была любимая поговорка: «Чтоб жить счастливо, жить мы будем скрыто» [1] . Это о нас, правда?

– Да, это о нас.

– Я не помню, какой писатель добавил не так давно: «Чтоб скрыто жить, мы будем жить счастливо». Это еще более верно. И подходит нам еще лучше.

Жюльетта смотрела на падающий снег. Я видел только ее спину, но точно знал, какие у нее сейчас глаза.

В тот же день около четырех часов к нам постучали.

Я открыл дверь. На пороге стоял дородный господин на вид постарше меня.

– Я месье Бернарден, – представился он. – Ваш сосед.

Человек пришел познакомиться с новыми соседями, тем более что в округе два дома за все про все, – что может быть естественнее? К тому же наружность у гостя была самая что ни на есть заурядная. Я, однако, помнится, застыл в дверях, оторопев, как Робинзон Крузо при встрече с Пятницей.

Прошло несколько секунд, прежде чем я, осознав, что веду себя невежливо, произнес ожидаемые слова:

– Да, конечно. Вы доктор. Входите.

Проводив его в гостиную, я пошел за Жюльеттой. У нее сделалось испуганное лицо. Я улыбнулся и шепнул ей на ухо:

– Ничего, это ненадолго, просто визит вежливости.

Месье Бернарден пожал руку моей жене и сел. Принял предложенную чашку кофе. Я спросил, давно ли он живет в соседнем доме.

– Сорок лет, – ответил он.

Я всплеснул руками:

– Сорок лет здесь! Как вы, должно быть, счастливы все эти годы!

Сосед промолчал. Я заключил, что он не был счастлив, и не стал настаивать.

– Вы единственный врач в Мове?

– Да.

– Изрядная ответственность!

– Нет. Никто не болеет.

В этом не было ничего удивительного. Население деревни вряд ли превышало сотню душ. Так что шансов нарваться на человека слабого здоровья и впрямь немного.

Я вытянул из него еще кое-какие элементарные сведения – вытянул в буквальном смысле: отвечал сосед предельно скупо. Когда я молчал, он тоже не разжимал губ. Я узнал, что он женат, что детей у него нет и что в случае болезни мы можем к нему обратиться. В ответ на это я произнес следующую фразу:

– Какое счастье, что вы – наш сосед!

Гость остался невозмутим. Он чем-то напоминал мне печального будду. В чем, в чем, а в болтливости его нельзя было упрекнуть.

Битых два часа, сидя в кресле неподвижно как истукан, он отвечал на мои невинные вопросы. Прежде чем сказать слово, всегда медлил, как будто ему требовалось подумать, даже если я спрашивал о погоде.

Было в нем что-то трогательное: я ни секунды не сомневался, что этот визит ему в тягость. Ясно, что он чувствовал себя обязанным нанести его в силу наивного понимания приличий и не чаял дождаться минуты, когда можно будет откланяться. Я видел, что он слишком неловок и стеснителен, чтобы решиться произнести слова избавления: «Не стану вам дольше докучать» или «Рад был с вами познакомиться».

Добросовестно отсидев два часа, он наконец поднялся. Лицо его показалось мне растерянным, на нем как будто читалось: «Я не знаю, что сказать, чтобы не обидеть хозяев своим уходом».

Растрогавшись, я кинулся ему на помощь:

– Как мило с вашей стороны, что составили нам компанию! Но ваша жена, должно быть, уже беспокоится.

Он ничего не ответил, надел пальто, кивнул на прощание и вышел.

Я смотрел ему вслед, едва удерживаясь от смеха. Когда он удалился на достаточное расстояние, я сказал Жюльетте:

– Бедный месье Бернарден! Визит вежливости нелегко ему дался!

– Не очень-то он разговорчив.

– Вот удача-то! Этот сосед не будет нам докучать.

И я крепко обнял жену, шепча ей на ухо:

– Ты понимаешь, до какой степени мы будем здесь одни? Совсем, совсем одни, понимаешь?

Ничего другого мы никогда не желали. Это было несказанное счастье.

Как сказал поэт, которого цитирует Скютенер [2] : «Быть ничем никогда не наскучит».

На другой день около четырех месье Бернарден снова постучал в нашу дверь.

Впуская его, я думал, что он сообщит нам о визите вежливости мадам Бернарден.

Доктор уселся в то же кресло, что и вчера, принял предложенную чашку кофе и замолчал.

– Как вы себя чувствуете сегодня?

– Хорошо.

– Будем ли мы иметь счастье видеть вашу жену?

– Нет.

– Надеюсь, она здорова?

– Да.

– Ну конечно. Жена врача никогда не хворает, не так ли?

– Нет.

Задумавшись на миг об этом «нет» и об ответах на вопросы с отрицанием с точки зрения грамматики и логики, я имел глупость заметить:

– Будь вы японцем или компьютером, я вынужден был бы заключить, что ваша жена больна.

Молчание. Краска стыда ударила мне в лицо.

– Извините меня. Я сорок лет преподавал латынь и иной раз забываю, что не всем интересны мои лингвистические изыски.