Онлайн книга «Антихриста»
|
— Так и быть, приду, — ответила она так, как будто соглашалась, только чтобы сделать мне приятное. Но все равно я обрадовалась и с нетерпением стала ждать понедельника. Я в семье единственный ребенок, с друзьями мне не везло, так что гостей у меня никогда не бывало, и уж тем более никогда никто не спал в моей комнате. Одна мысль о таком чуде наполняла меня восторгом. Настал понедельник. Христа держалась так же, как обычно. Но я с замиранием сердца заметила, что она пришла с рюкзачком — захватила свои вещи. Занятия в тот день кончились в четыре часа. А потом я целую вечность прождала у дверей аудитории, пока Христа попрощается со своими многочисленными приятелями. Наконец она не спеша подошла ко мне, но заговорила — с вынужденной любезностью, словно оказывая мне великую милость, — только тогда, когда другие студенты уже не могли нас видеть. Сердце неистово колотилось у меня в груди, когда я открывала дверь в квартиру. Христа вошла, осмотрелась и присвистнула: — Ничего! Я почувствовала дурацкую гордость. — А где твои родители? — спросила она. — На работе. — Они у тебя кто? — Учителя в коллеже. Папа преподает греческий и латынь, мама — биологию. — А-а, ясно! Я хотела спросить, что именно ей ясно, но не решилась. Дома у нас не слишком роскошно, но красиво и приятно. — Покажи мне свою комнату! Ужасно волнуясь, я провела ее в свою берлогу. Ничего интересного в ней не было. — Так себе комнатка, — Христа презрительно скривилась. — Тут очень уютно, вот посмотришь, — как бы оправдываясь, сказала я. Она улеглась на мою кровать, предоставив мне раскладушку. Конечно, я и так собиралась уступить кровать ей, но предпочла бы, чтобы предложение исходило от меня. Однако я постаралась отбросить эти мелочные мысли. — Ты всегда здесь спала? — Да. Я тут живу с рождения. — А братья и сестры у тебя есть? — Нет. А у тебя? — У меня два брата и две сестры. Я самая младшая. Покажи мне свой гардероб. — Что-что? — Открой шкаф! Сбитая с толку, я повиновалась. Христа соскочила с кровати и подошла к платяному шкафу. Осмотрев все, что там висело, она сказала: — У тебя тут только одна приличная вещица. Она вытащила мой единственный красивый наряд — облегающее китайское платье — и быстро стянула с себя майку, джинсы и туфли. Я смотрела на нее, онемев от изумления. — Платьице в обтяжку, — сказала Христа, присмотревшись. — Сниму, пожалуй, и трусики. Миг — и она очутилась передо мной в чем мать родила. Надела платье и посмотрелась в большое зеркало. Ей очень шло. Налюбовавшись на себя, она сказала: — Интересно, как оно сидит на тебе. Этого-то я и боялась. Она сняла платье и бросила его мне: — Надень! Я пришибленно молчала, но не шевелилась. — Надень, говорю! И снова я не выжала из себя ни звука. Христа весело прищурилась, будто до нее дошло наконец, в чем дело. — Тебе неудобно, что я голая? Я отрицательно мотнула головой. — Тогда почему ты сама не раздеваешься? Давай! Я снова помотала головой. — Давай-давай! Так надо! Кому надо? — Что за дурь?! Раздевайся! — Нет. Это «нет» стоило мне большого труда. — Я-то разделась! — Я не обязана делать, как ты. — «Не обязана делать, как ты!» — передразнила она противным голосом. Я что, так разговариваю? — Ну, Бланш! Мы же обе девчонки! Тишина. — Смотри, я голая — и ничего! Мне плевать! — Это твои проблемы. — Проблемы у тебя, а не у меня! Ты зануда! Она засмеялась и изо всех сил пихнула меня. Я полетела на раскладушку и сжалась в комок. Христа стащила с меня кроссовки, проворно расстегнула на мне джинсы, потянула их вниз, прихватив и трусы. К счастью, на мне была длинная, почти до колен, майка. Я заорала. Она остановилась и удивленно уставилась на меня: — Ты что, ненормальная? Меня трясло. — Не трогай меня! — Ладно. Тогда раздевайся сама. — Не могу. — Тогда я тебе помогу! — пригрозила она. — Зачем ты меня мучаешь? — Дуреха! Никто тебя не мучает! Подумаешь, перед девчонкой? — Зачем тебе надо, чтобы я разделась? Ответ был самый неожиданный: — Чтобы мы были в равном положении! Как будто я могла с ней равняться! Я не нашлась что возразить, и она торжествующе изрекла: — Видишь, значит, ты должна! Я поняла, что мне не отвертеться, и сдалась. Взялась за низ майки, но поднять ее у меня никак не получалось. — Нет, не могу. — Ну я подожду, — сказала Христа, насмешливо глядя на меня. Мне было шестнадцать лет. У меня не было ничего: ни материального, ни духовного богатства. Ни любви, ни дружбы, ни опыта. Не было интересных идей, а была ли душа, я сильно сомневалась. Единственное, что мне принадлежало, это мое тело. В шесть лет раздеться ничего не стоит. В двадцать шесть — это давно привычное дело. В шестнадцать же — страшное насилие. «Зачем тебе это надо, Христа? Знаешь, что это для меня значит? А если б знала, то стала бы заставлять? Или потому и заставляешь, что знаешь? И почему я тебя слушаюсь?» За шестнадцать лет в моем теле накопился груз одиночества, ненависти к себе, невыговоренных страхов, неудовлетворенных желаний, напрасных страданий, подавленной злости и неистраченной энергии. Бывает красота силы, красота грации и красота гармонии. В некоторых телах удачно сочетаются все три ее вида. В моем же не было ни на грош ни одного. Оно было ущербно от природы, напрочь лишено и силы, и грации, и гармонии. Похоже на голодный вопль. Зато к этому вечно спрятанному от солнечного света телу подходило мое имя: Бланш [2] , бледная немочь, бледная и холодная, как холодное оружие — плохо отточенный и обращенный внутрь клинок. |