Онлайн книга «Преступление»
|
– Я хочу прожить всю жизнь в Канадзаве. Мне там нравится. – Вы же никогда там не были! – Вот именно. Потому мне и нравится этот город. Мне объяснили, что билет все равно будет заказан в оба конца: им это обойдется дешевле. – Вы имеете право не использовать обратный билет. Но в Японии очень трудно получить вид на жительство. Я повесил трубку, проклиная этот мир, в котором разбитому сердцу негде затеряться. Последние дни 1996 года стали для меня сущей пыткой. Моя любимая купалась в своем омерзительном счастье, и ей непременно хотелось посвятить меня во все подробности. Я не осуждаю ее, боже упаси: она была в той гипнотической начальной фазе любви, когда человек от счастья лишается и ума, и стыда. Если бы только я не был ее лучшим другом! Я, кстати, и не знал, что мне присвоено это звание. Раньше она меня так не называла: мне не было отведено определенного места в ее жизни, а если и было, то она этого не уточнила. Насколько же это было лучше: я мог позволить себе самые безумные мечты. Не приходится сомневаться, что случилось это из-за Ксавье. Я так и вижу сцену: он, должно быть, спросил ее, какие, собственно, у нас с ней отношения. Она, наверно, ненадолго задумалась, а потом ответила: «Эпифан – мой лучший Друг». Утверждение это было ей вдвойне на руку: оно придавало невинный характер нашей близости (без чего я бы вполне обошелся) и переносило на нее часть восхищения, которое красавчик испытывал ко мне. Сам я был поставлен перед этим фактом 29 декабря. В тот день Этель, захлебываясь от восторга, поведала мне, что великий артист не носит нижнего белья. – Никогда, представляешь, никогда! – Это мерзко. – Нет! Это дивно! – Этель, почему ты мне об этом рассказываешь? Это не мое дело. Трубка молчала несколько секунд, потом я услышал ответ: Потому что ты – мой лучший друг. Она произнесла эти ужасные слова торжественным голосом. Не будь я рыцарем, я сказал бы ей прямо, что мне не нужна ее дружба, особенно если из-за нее я обречен вникать в детали интимного туалета соперника. Но что-то всегда мешало мне хамить моей мадонне, и я повел себя так, как ей хотелось. – Вот это новость, – ответил я взволнованным голосом. – А то ты не знал? – засмеялась она с безжалостной нежностью. – Я правда не знал, – подтвердил я – и не солгал. – Ты просто слепой! Это у тебя от излишней скромности. Тебе и невдомек, как к тебе тянутся люди. – Наоборот, это от излишней самонадеянности. Я-то думал, что ты любишь меня безумной любовью, – процедил я сквозь зубы. Она расхохоталась: – Ты просто прелесть! Все ясно: когда урод из уродов признается в любви красавице из красавиц, это может быть только шуткой. – Мне повезло: у меня самый сказочный любовник и самый потрясающий друг на свете! – Смотри, прогневишь богов, – коварно ввернул я. – Я знаю. Надеюсь, что избыток счастья не предвещает трагедии. – Предвещает, а как же иначе. Трагедия в том, что девятого января я уезжаю в Японию без тебя. Как тебе будет меня не хватать! Кому еще ты сможешь рассказывать о кальсонах твоего юного бога? Она даже не заметила моей колкости. – Девятого января? Как здорово! Значит, ты сможешь быть на премьере фильма. – «Мимолетного тропизма»? – Да. Седьмого января вечером устраивается торжество. Приходи, поможешь мне вынести эту скуку. – Я полагаю, Ксавье тоже придет? – Да, – тихо обронила она. В ее голосе не было уверенности. Мне вдруг стало жаль ее, и я высказал вслух одно опасение, явно противоположное ее собственному: – Если, конечно, ты не бросишь его раньше. У нее вырвался странный смешок. Очевидно, я попал в точку. Назавтра она снова позвонила мне. – Нет, Этель, звонками я сыт по горло. Я хочу с тобой встретиться. С тех пор, как ты с Ксавье, ты потчуешь меня одним своим голосом и лишаешь удовольствия видеть тебя. – Я сейчас приеду. Обычно я для нее «наводил красоту»: одевался получше, чистил перышки. На сей раз я совсем пал духом: не умылся, остался в старом халате и даже – верх неприличия – не выключил телевизор. Она вошла, прекрасная и бледная. – Ты неважно выглядишь. – Я сегодня не спала, – вздохнула она. Какое-то время мы сидели, тупо уставившись в экран. Только реклама супервпитывающих гигиенических прокладок вывела нас из оцепенения. Моя любимая выключила телевизор. – Когда я это вижу, мне стыдно, что я женщина, – сказала она и разрыдалась. Я напишу этим гигиеническим прокладкам, – успокоил я ее. – Я не допущу, чтобы их реклама заставляла тебя плакать. Трогательная в своем горе, она рассмеялась сквозь слезы. Мне пришлось выслушать подробный рассказ о трагедии. Вчера она спросила красавчика, пойдет ли он с ней на премьеру фильма, а он ответил, что не в его правилах обещать так задолго. – Ты понимаешь, что это значит? Для него это «так задолго»! Иначе говоря, он не уверен, останется ли со мной еще на неделю! Я подумал, что этот тип не только хам, но и дурак; в конце концов, даже если он собирался бросить мою любимую до седьмого января, что ему стоило принять ее приглашение, которое в случае их разрыва отменилось бы ipso facto [10] ? Какого черта она вообще делает с этой тупой скотиной? Я едва не задал ей этот вопрос напрямую. Но вместо этого сочувствие и глупость подсказали мне такие слова: – Полно, Этель, что за бред! Он не имел в виду ничего подобного. У тебя от любви ум за разум зашел. – А что же, по-твоему, он имел в виду? – Да только то, что сказал. Он не любит строить планы. Есть такие люди, которые живут одним днем. Я сам себя не узнавал: мало того, что я защищал соперника, так еще и сыпал такими чудовищными банальностями! – Разве это мешает ему пойти со мной на премьеру фильма, в котором я играю одну из главных ролей? – резонно возразила Этель. – Это же художник. Он не любит связывать себя определенными обязательствами, точными датами. – Что ты несешь? Назначил же он дату вернисажа, да и о своих встречах он никогда не забывает. – Вот я и говорю, он эгоцентричен, как все творческие люди. – Ты считаешь, что это оправдание? |