Онлайн книга «Пять шагов по облакам»
Пока телефон раздумывал, соединить или нет, она ждала, и эти несколько секунд были самыми длинными за всю жизнь Мелиссы Синеоковой, знаменитой писательницы. Телефон сжалился над ней, и длинный гудок ударил ей в ухо, и она закрыла глаза. Он не успел загудеть во второй раз, когда трубку сняли. — Да. — Это я, — сказала Мелисса. — Я жива. Все в порядке. Ты только теперь быстрее приезжай, пожалуйста. Тут она сообразила, что понятия не имеет, куда нужно приезжать, и наклонилась к окошку. — Девушка, милая, — жалобно спросила она, — вы мне только еще скажите, где я нахожусь?.. * * * — В заднице, одним словом, — договорила Любанова. — И пусть заткнутся все, кто думает, что у нас все распрекрасно-хорошо! — Да никто так и не думает, — пробормотал Констанинов. Он примчался пять минут назад и теперь изображал очень деловой вид. Лере не удалось с ним перекинуться ни словом, и вопросов у нее было очень много, и все — без ответа. Она видела, что креативный директор чем-то очень встревожен, но расспрашивать наскоро и прилюдно не желала. Кроме того, он должен понять, что она очень на него сердита. Так сердита, что даже заговаривать с ним не желает! — У кого какие соображения? Соображений не последовало, зато в кармане у Константинова очень некстати, зазвонил телефон. Не ответить Константинов не мог. Он был «продвинутый», и все звонки в мозгах его телефона были поделены на «группы» и в зависимости от «группы» издавали разные звуки. Романтическая мелодия из «Бандитского Петербурга» свидетельствовала о том, что на проводе «семья». «Семью» он не мог оставить без внимания. — Да, мам! Лера Любанова проводила его мрачным, словно угольным взглядом. Лере Любановой решительно не нравилось все то, что креативный директор проделывал в последнее время. — Мам, говори быстрее, я на совещании. — Ну, тогда перезвони, когда сможешь. Этого Константинов терпеть не мог! Вот теперь он должен думать, зачем она звонила и не случилось ли чего, а потом, не дай бог, он забудет перезвонить, мать обидится, он рассердится и так далее. — Мама, быстро говори, чего хотела! — Ну ты же занят! — Мама, я уже вышел в коридор. Специально. Говори. Что? — Саша, у Леночки закончилось Фемара. Я просто тебе напоминаю. Купи и завези нам, если можно, сегодня. Понял? Константинов понял. Про лекарство он и в самом деле забыл, а не должен бы забывать. Несколько лет назад случилось несчастье. У сестры вдруг обнаружилась «онкология», и это слово, почему-то казавшееся Константинову похожим на свернувшуюся холодными пыльными кольцами очковую змею, стиснуло семью со всех сторон. Мать в один день изменилась необратимо, непоправимо, окончательно, и вдруг оказалось, что отец уже не отец, а пожилой дедок, шаркающий по лестнице подошвами старомодных ботинок, и Константинов решил, что Ленка непременно умрет, и тогда — все. Что «все», он не знал, но знал, что — «все», точка. Присутствие духа сохранила только сама сестра: — Рак груди — излечимая болезнь, — твердила она с попугайской уверенностью, и никто не смел ей перечить, и все делали вид, что верят, и бодрились. А потом она нашла препарат с названием, больше похожим на название духов — Фемара. Врач в больнице сказал, что хороший препарат, снижает риск рецидивов, и улучшает, и поддерживает на сколько-то процентов больше. Вот в препарат родственники уверовали гораздо сильнее, чем в Ленкины заверения, что все обойдется. И препарат не подвел! После операции прошло уже… лет пять прошло, и все — тьфу, тьфу, тьфу! — в порядке. Ничего, обошлось, и Константинов и его семья свято верили в то, что обошлось именно потому, что Леночка регулярно принимала эту самую Фемару. Ее покупка была делом не только первоочередным, но еще и «семейным». Константинов сказал матери, что непременно сегодня купит и привезет, и вернулся в кабинет главного редактора, где Любанова, злая как пантера, сверкала голубыми грозными очами. Лев Валерьянович Торц излагал свои соображения относительно подложного договора, который он так неосмотрительно подписал, но… и он особенно подчеркнул это «но» загустевшим голосом, не по своей вине и даже не своему недосмотру, а исключительно в силу обстоятельств, которые оказались «выше его понимания». Константинов хотел было вставить, что все до одного обстоятельства находятся выше понимания Льва Валерьяновича, но остановился. Усложнять и без того сложную обстановку не входило в его планы. Заверив собравшихся, что он решительно, решительно ни при чем, Лев Валерьянович приступил к следующему пункту своего короткого, но емкого доклада. Первый пункт проходил под кратким названием «Что делать?», а второй пошел под названием «Кто виноват?». Виноваты, по мнению Льва Валерьяновича, были «функционеры» из «России Правой», которые «не добросовестно» подошли к договору и таким образом запутали его, Льва Валерьяновича, и главного редактора, Валерию Алексеевну. Не следовало подписывать договор по устному указанию по телефону!.. Таким образом, нужно попросить ту сторону аннулировать договор как несостоятельный… И, собственно, все. — Понятно, — сказала Лера. — Спасибо тебе за идею, Лев Валерьянович. Тори благожелательно покивал, как бы говоря — не стоит, не стоит, право! Все нормально!.. Черт его знает, вроде он не был дураком, этот Тори, отвечавший за финансы. По крайней мере непосредственно финансовые органы на него никогда не жаловались и за все время, что Лев Валерьянович ими руководил, со счетов «копейки не пропало», и это было правдой. — А с телефонным звонком-то что? — С каким звонком, Валерия Алексеевна? — Ну с моим. С моим звонком тебе. — А что такое? — А то, что я тебе не звонила. Понимаешь ты меня? Лев Валерьянович смотрел на нее странно. Как это может быть, что не звонила, было написано у него на лице, когда ты мне точно звонила, сам слышал, вот этим самым ухом! И он засунул в ухо мизинец и слегка потряс им там, как бы прочищая слуховой проход. — Да не лезь ты в уши! — вскипела Лера. — Я тебе не звонила, и точка! —А может, ты… позабыла, Валерия Алексеевна? А?.. |