Книга Саквояж со светлым будущим, страница 69 – Татьяна Устинова

Тут Родионов совершенно неожиданно для себя подумал, что у нее как пить дать должен был быть какой-то там муж, ведь у нее дети. И, по идее, должен быть довольно долго, потому что Сильвестру Иевлеву двенадцать, а Лере пять или шесть, значит, Маша была замужем долго, несколько лет.

Почему-то эта мысль ошеломила его, как если бы он узнал, что до того, как поступить на место его секретарши, она работала папой римским.

— А как с тобой разговаривал твой муж?

— Кто? — удивилась Маша и перестала одергивать пиджак. — Кто со мной разговаривал?

— Твой муж, кто, кто!… Ты сказала, что если бы он с тобой разговаривал, как Поклонный, ты бы его взашей вытолкала!

— Ну да.

— А как муж с тобой разговаривал? Не так?

Она посмотрела на него.

Ей не хотелось рассказывать.

Все это было ее личным делом, огороженной территорией, над которой висела табличка «Посторонним В.», и никто не заходил туда уже давно. Собственно, никогда не заходил.

Конечно, она влюблена в своего шефа, но вдруг оказалось, что влюблена как-то немножко кособоко, неправильно, потому что ей решительно не хотелось пускать его в свою «личную жизнь», туда, где «Посторонним В.», потому что она понятия не имела, как он поведет себя там!

— Ну, — поторопил Родионов, не любивший затяжных пауз. — Что происходит? Почему ты молчишь?

Она знала за ним такое. Задав вопрос, каким бы этот вопрос ни был, он безмятежно ожидал ответа и продолжал приставать, даже если она явно не хотела отвечать или не знала, что ответить. Никаких тонкостей он знать не желал. Он задавал вопрос и не мытьем так катаньем добивался ответа.

— Я… не молчу, Дмитрий Андреевич. Я думаю.

— О муже? — Родионов не замечал никакого ее смятения. Или делал вид, что не замечает.

Маша Вепренцева помолчала, а потом печально посмотрела на него. Достала из кармана мобильник — все-таки он был в кармане! — протерла панель и аккуратно уложила обратно в карман.

— Не было у меня никакого мужа, Дмитрий Андреевич.

— Как?! — совершенно искренне поразился великий писатель-детективщик. — А кто же у тебя… был?

Маша усмехнулась странной усмешкой.

— А дети? — продолжал недоумевать детективщик. — Дети откуда?! Ах да!… Прошу прощения. Можно же и того… без мужа…

Он продолжал бормотать так некоторое время, и Маша наконец развеселилась — видимо, писатель и знаток человеческих душ никак не мог допустить, что дети могут появиться каким-то окольным путем, а не только в законном браке!

Она вздохнула, выдохнула и решилась, хотя несколько раз повторила себе с привычным чувством некой оскорбленной гордости, что ему нет и не может быть дела до ее семейных проблем.

В конце концов, она ни в чем не виновата! И не за что ей перед ним оправдываться, да и место для разговора выбрано не самое подходящее!…

— Дмитрий Андреевич, Сильвестр и Лера — дети моей сестры.

Кажется, он ничего не понял.

— Что это ты придумала?!

— Я не придумала, Дмитрий Андреевич.

— Как?!

Тут она разозлилась.

— Да так! Ничего особенного в этом нет! И не делайте таких страшных глаз, пожалуйста. Сплошь и рядом люди бросают своих детей! Вы что? Не знаете?

— Нет, я знаю, — сказал он растерянно. — Знаю, конечно. Но как-то я никогда не думал, что…

— А зачем вам об этом думать?! — спросила она запальчиво. — Это совершенно не ваше дело.

— Да как не мое-то?! Как раз мое!

Кажется, Маша едва удержалась от того, чтобы спросить, когда это стало его делом, и он почувствовал, что она удержалась.

— Маш, может, ты мне что-нибудь объяснишь?

Она опять достала телефон и опять протерла панель.

— Да что рассказывать, Дмитрий Андреевич? Нечего рассказывать. Моя сестра родила Сильвестра, когда ей было шестнадцать лет. Только-только исполнилось. И она оставила его в роддоме, не захотела брать. Ну, а мы с мамой взяли. Папа к тому времени уже умер, а у мамы на работе было сокращение, и денег им совсем не платили, а с сестрой и того хуже. Она нигде не работала и учиться не желала. Ей все… развлечений хотелось, а денег на них не было. Да и еды в магазинах не было. Помните начало девяностых?

Дмитрий Родионов промычал что-то невразумительное, что должно было означать, что он помнит.

В начале девяностых у него только-только начинался бизнес, очень успешно начинался, между прочим. Он торговал компьютерами, деньги получал черным налом и купил себе лимузин, кажется краденый. Он ужинал исключительно в дорогих ресторанах, которых тогда в Москве было раз-два и обчелся, и покупал барахло только в «Ирландском доме», который впоследствии благополучно разорился. Деньги он перестал считать после того, как понял, что они вообще не кончаются, и еще из того времени ему запомнилось, что тогдашняя его жена на левой руке носила золотые часы «Картье» — его подарок, а на правой несколько гремящих пластмассовых браслетов. Тогда пластмассовые браслеты в Москве были в моде.

— Ну вот. А мне было семнадцать, только-только стукнуло, у нас всего год разницы. И мы с мамой решили Сильвестра забрать. И забрали. Сильвестром мы его назвали, а Элла зачем-то записала его на фамилию того типа, от которого она родила, ну, а раз Иевлев, мы решили, что пусть уж будет Сильвестр, как в «России молодой». А Элла на Север уехала, на заработки вроде бы, и мы о ней года… три, наверное, вообще ничего не знали.

— И… что?

— Ничего. — Она пожала плечами. — Я работала, а мама растила Сильвестра. Я хорошо зарабатывала, правда, вкалывать приходилось много. Мы в Троицком жили, в электричках холодно, окна выбиты, и ходили они кое-как, без расписания. Я однажды даже в обезьяннике ночевала, представляете?

— Почему?

— Да нипочему. На электричку опоздала, вокзал на ночь закрывали, ну, я и пошла в дежурную часть, попросилась посидеть. Они пустили. Даже чаю мне дали. Хорошие ребята попались.

— Хорошие, — согласился Родионов. — Очень хорошие ребята.

— Сильвестру мы ничего не говорили, потому что не знали, что с Эллой, где она, появится ли… Она появилась, но уже с Лерой. Оставила ее нам и уехала.

— Как?! — поразился Родионов. — Опять?!

— Опять, — согласилась Маша. — И слава богу, что оставила, — добавила она торопливо, — не приведи господи, если бы в детдом отдала.