Онлайн книга «Саквояж со светлым будущим»
|
Маша чуть не заплакала, а вместе с ней и Родионов, и вместе с ними и горничная, которая решила, что ее облыжно обвиняют в воровстве. — В курительной! Где же еще? — Маша сильно выдохнула и решила, что брать надо только лаской. Исключительно лаской. Поэтому она сделала светское лицо, подобное лицу Лиды Поклонной, подошла и взяла горничную за руку. Та уперлась и руку не давала, и получалось, что Маша тянет ее, а горничная сопротивляется изо всех сил. — Послушайте, как вас зовут? — Мене? — Да, как вас зовут? — Га… Галей мене зовут, ну и шо такое? — Галечка, дорогая, в котором часу вы убираетесь на первом этаже? — Та как приду, так и убираюся. — А во сколько вы приходите? — Та у… утречком прихожу, а шо такое?! — А сегодня убирались? Галя вырвала руку и спрятала ее под передник. — Та я каждый божий день, а шо такое?… — И сегодня? — И сегодни. С самого спозаранку. А шо я не пылесосю, так это потому, шо вчора пылесосила!… Маша перевела дыхание. — Вы пришли утром, убрались на первом этаже, подали завтрак и пошли на второй, так? — Ни, не так, бо сниданок готовыт Марыся. — Завтрак готовит Марыся, — зачем-то перевел подсунувшийся Родионов. — Она готовит, а вы убираетесь, да? — Та шо я и кажу! — И вы в курительной утром ничего не находили, да? Бумажек каких-нибудь? — Та не було тама нияких бумажек! — обретая уверенность, заговорила горничная. — Усе було чыстенько, а шо я не пылесосю… — Галя, — прочувствованно сказала Маша. — Огромное вам спасибо. Дим, у тебя есть деньги? Родионов полез в бумажник, извлек купюру и сунул в направлении Галиного фартука. Горничная не стала отказываться, и купюра быстро исчезла. — Галечка, спасибо вам большое. — Нема за що! — весело ответила горничная, и когда они выходили в коридор, Галя уже весело пела: «Лелик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду!» «Хорошая девушка», — решила Маша. — Значит, никаких бумажек в комнате не было, — сказала она задумчиво. — Значит, фотографию порвали и бросили уже после того, как Галя там убралась. Хоть она сегодня и не пылесосила! — Это потому, что она вчера пылесосила! — энергично возразил Родионов. — Ты же слышала! А фотографии никакой не было, если эта Галя в сознании находилась, конечно, когда убиралась. — Да бросьте вы, Дмитрий Андреевич! Конечно, в сознании. Просто мы ее перепугали, а она, наверное, место боится потерять! А ну как мы там кольцо с бриллиантами забыли и теперь все на нее свалим! Что скажет Мирослава Макаровна?! — Ох не знаю, — Родионов покрутил головой и засмеялся. — Даже подумать страшно, что она такое скажет! — Вот именно. Нам надо найти Илью и поговорить с ним. Или сначала с Лидой Поклонной? — Мне все равно, — вмиг помрачнев, сказал Родионов. — Хорошо бы еще с этим сыном Головко тоже поговорить. Может, он сам фотографию выбросил, потому что она ему не нравилась? — Нет, Дмитрий Андреевич. Она ему нравилась. — Откуда ты знаешь? — Он вчера мне ее показывал. — Зачем?! — Хвастался. У него там целая пачка была, и все он с какими-то знаменитостями. И вот эта, — она кивнула на родионовский карман, в котором были обрывки. — По-моему, он вообще себе очень нравится! — Или Лида порвала? — задумчиво продолжал Родионов. — Он же ее пугал чем-то? — Откуда у Лиды его фотография?! И зачем ее рвать и бросать в корзину в какой-то совершенно нежилой комнате?! По-моему, вчера в эту комнату никто даже не заглянул. И я бы в нее не заглянула, но там было тихо, и можно было подумать. Родионов сверху посмотрел на нее. Глаза у нее горели, короткие пряди темных волос торчали в разные стороны, и он неожиданно подумал, что такой она ему очень нравится. Просто страшно нравится. Как мальчишке. И еще Родионову очень понравилось, как она сказала ему «ты». Она сказала: «Дима, у тебя есть деньги?» И ему это очень понравилось. — Ты хочешь сказать, что фотографию порвали и выбросили именно там, чтобы никто не нашел обрывки? — Ну конечно! И если мы догадаемся, что там такого… опасного, на этой фотографии, мы поймем… — Все, — с торжественной иронией заключил Родионов. — Как в романе Аркадия Воздвиженского, да? — Не все, — возразила Маша, которой не понравилась его ирония, — но хоть что-то! А так… сплошные загадки, Дмитрий Андреевич. — Это точно, Марья Петровна. Она вдруг посмотрела на часы: — Господи, хоть бы Сильвестр позвонил! Как они там? Где? — Они в Киево-Печерской лавре, — охотно объяснил Родионов. — И если бы ты своего мальчика заперла в сейф и сдала в швейцарский депозитный банк, он был бы там в гораздо большей опасности, чем с семьей Тимофея Кольцова. Соображаешь? — Я соображаю, но он обещал звонить и не звонит! — Они наверняка в пещерах, — сказал Родионов. — Вряд ли оттуда можно дозвониться! И как это твоя Кольцова придумала забрать его с собой! Умница просто. — Она не моя, — буркнула Маша. — Она личная, частная, неприкосновенная собственность Тимофея Ильича Кольцова. Он вчера такие гастроли перед ней закатывал!… В голосе ее звучала неподдельная женская зависть, и Родионов вдруг подумал, что у нее, наверное, никогда не было мужчины, который «закатывал» бы перед ней «гастроли». Откуда?! У нее были племянники — то есть дети, конечно, дети! — с семнадцати ее лет, и на племянников она работала, моталась на электричке в это самое Троицкое и даже в обезьяннике ночевала, где были хорошие парни, напоившие ее чаем! И вдруг так ему захотелось сделать что-то такое, очень молодое, удалое, черт знает какое, чтобы она перестала так завистливо вздыхать по Тимофею Ильичу, чтобы поняла, что на свете есть много разных мужчин, и пусть не все они олигархи и политики — вот писатели есть, к примеру, которые тоже чего-то стоят! Это была ужасная чепуха, и он понимал, что чепуха, но все-таки думал именно так, и довольно долго. С лестницы они, не говоря друг другу ни слова, повернули в гостиную и через французское окно вышли на лужайку, где было тепло, и солнце припекало, и весело пахло розами и еще чем-то приятным, похоже, свежевыпеченными булками, и Маша повела носом — ей хотелось есть, потому что за завтраком она совсем ничего не съела, «из приличия». |