Книга Хроника гнусных времен, страница 45 – Татьяна Устинова

— Просто так испортиться она не могла, — сказал Кирилл твердо, — если это совпадение, то какое-то странное. Эти книги простояли сто лет, и никто их не трогал. Почему на сто первом году из них стали что-то выдирать? Книги интересуют только Сергея. Больше того, только Сергей что-то в них понимает. Значит, их мог вырвать или сам Сергей, или еще кто-то, кому он про них рассказывал. Кому и что он мог про них рассказывать? Кроме того, он был слишком натурально изумлен и рассержен, когда обнаружилось, что в книге не хватает страниц. Значит, этот кто-то вырвал их без его ведома. Четвертый момент. Света разговаривала по телефону и сказала, что не хочет больше никаких темных дел. Хватит с нее и одного.

— Светка?! — ахнула Настя.

— О чем могла идти речь? Я подумал было, что о работе, потому что ни на какие серьезные дела у вашей Светы духу не хватит, но потом оказалось, что она работает в архиве, а там вообще никаких дел нет, ни серьезных, ни несерьезных.

— Господи, Светка?! — повторила ошеломленная Настя.

— Момент пятый. Владик сохранил всех старых друзей, то бишь сынков некогда высокопоставленных папаш. Они все процветают, по крайней мере, по Светиным меркам. Если Владик околачивается возле них, значит, у него есть какие-то деньги, или он оказывает какие-то услуги. Если у него есть деньги, то откуда? Из газеты про рок-н-ролл? В таких местах платят от силы полторы сотни. Если услуги, то какого рода? Ты не знаешь, он водит машину?

— Нет, по-моему.

— Раз не водит, значит, использоваться в качестве шофера для поездок к любовницам не может.

— В качестве шофера? — переспросила Настя.

— Ну конечно, — сказал Кирилл спокойно. — Водитель — это почти член семьи. Он знает, во сколько шеф ушел, во сколько пришел, сколько выпил, куда ездил и сколько там пробыл. Иногда это удобно для шантажа. Когда есть жена, например.

— Черт тебя побери, Кирилл.

— Момент последний, самый сложный. А может, и самый простой. Соня. Ты не знаешь, в истории с уголовником бабушка была на ее стороне или на стороне семьи?

— Ну… конечно, она была в ужасе. Она что-то про честь фамилии твердила, про женскую гордость, про то, что бросаться на первого встречного — недостойно. Это был, наверное, единственный случай, когда она была солидарна с тетей Александрой.

— Тогда вот тебе и мотив, — сказал Кирилл и потушил в пепельнице сигарету. — Ты только пока не пугайся.

— Ка… какой мотив? — запнувшись, спросила Настя.

Ей вдруг стало страшно и стыдно: она лежит голая в пятьсот седьмом номере «Рэдиссона» и слушает рассуждения чужого мужика о том, что кто-то из ее семьи может быть замешан в убийстве. Она села, придерживая на груди одеяло, и решительно обмотала его вокруг себя.

— Ваша Соня человек волевой и страстный. Она спасла семью от голодной смерти. Она уговорила Владика не бегать за отцом. Она заставила его угомониться, когда дело дошло до милицейского отделения. Она все тащит на себе и носит платья образца семидесятых годов. Она ненавидит свою мать.

— Она ей жизнь посвятила, а ты говоришь — ненавидит!

— Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если она поймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдала бриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без них живет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?

— Господи, какая еще шерсть! — пробормотала Настя с ужасом.

— Обыкновенная. Собачья.

— Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с ней дружит.

— У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизни увидела, что Соня «дружит» с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. И от собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака. Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или до завтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимо которой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше. Куда она ходила?

— И куда?

— Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.

— Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.

— Настя, есть.

— Нет.

— Ладно. Нет. — Он помолчал, прикуривая следующую сигарету. — И еще.

— Как — еще? — спросила она испуганно.

— Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портрет уголовника, который за ней ухаживал.

— Зачем?!

— Потому что я уверен, что не было никакого портрета и никакого уголовника тоже.

Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло, вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.

Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другой поднял с пола одеяло и сунул ей.

— Да.

— Господин Костромин, это Юлия из бизнесцентра.

Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.

— Я слушаю, — сказал он.

— Очень сожалею, но «Милицейской газеты» в Интернете нет. — Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела на него.

— Очень жаль. А подписку нашли?

— Как раз об этом я и хотела сказать. Боюсь, что такой газеты вообще не было в девяносто восьмом году. В списках СМИ она не зарегистрирована. Может быть, вам нужна «Криминальная газета» или «Милицейские новости»? Есть еще «Милицейский журнал», «Петроградский милиционер» или «Новости милиции».

— Нет, — сказал Кирилл. — Спасибо.

— В названиях других изданий ключевые слова отсутствуют. Их не нужно смотреть?

— А вообще есть такая «Милицейская газета»?

— Есть. Она зарегистрирована в двухтысячном году. Это специальное издание московской милиции. В розничную продажу не поступает. Тираж — четыре тысячи экземпляров. Четыре полосы. Периодичность раз в две недели. Основное назначение — публикация нормативных актов.

— Большое спасибо, — поблагодарил Кирилл, глядя на Настю, — вы нам очень помогли.

— Счет записать на ваш номер?

— Да. До свидания.

Он нажал «отбой», взял Настю за локти и подтянул к себе.

— Видишь как. — Он заправил ей за ухо темную шелковую прядь. — Нет не только уголовника и фотографии в газете. Газеты тоже нет.