Книга Страж, страница 72 – Чарльз Маклин

– Но нашли тебя не у реки.

– Какая разница, где меня нашли?

Пенелопа перегнулась ко мне и обхватила руками мою голову.

– Ты сможешь вспомнить, если захочешь. Он поможет тебе вспомнить.

– Нет!

– Он беспокоится за тебя, Мартин.

– Ради всего святого! Я же сказал: нет!

– Он действительно хочет повидаться с тобой. Просто чтобы побеседовать. Никакого гипноза, если ты сам не захочешь, больше не будет.

– Почему это он сейчас внезапно из-за меня разволновался? Прошло больше месяца, и я не слышал от него ни единого слова. Не считая, конечно, неуклюжей попытки Хейворта убедить меня сдаться, хотя понятно, что Сомервиль приложил к этому руку.

– Мне кажется, он надеялся на то, что ты сам постараешься с ним связаться...

– Я прервал лечение. Запомни хорошенько! Разве он не показывал тебе мое письмо? Я прервал лечение в тот же день, как ушел с работы. Все думают, что я в отпуске, а на самом деле я ушел. Даже если бы мне захотелось обратиться к нему, я сейчас не в состоянии себе это позволить. Мне такое не по карману.

– Тебе не пришлось бы платить ему ни цента. Он очень хочет помочь тебе.

– Чушь!

– Но почему бы тебе просто не поговорить с ним?

– Бессмысленно, он все равно пропустит все, что я скажу, мимо ушей.

Она опять прижала к себе мою голову.

– Но я не пропущу.

– Послушай, со мной все в порядке. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Ну не могу вспомнить – и не могу. Может, так и нужно, чтобы я ничего не помнил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я нашел, что искал. И мне нужно было спрятать мою находку от них – от спелеологов, от спасателей, от всех этих экскурсантов. Мне надо было спрятать, причем абсолютно надежно.

– Спрятать что?

– Думаю, нет никакого смысла скрывать это от тебя. Ты единственный человек, которому я могу довериться. Я сумел вернуть его, Пенелопа, – я завладел кристаллом и... можешь доложить об этом доктору Сомервилю.

Она промолчала.

– Ты хоть понимаешь, что это означает?

Она по-прежнему ничего не ответила. Внезапно я почувствовал, что моя голова находится в пустоте. Я поднял глаза на Пенелопу. Она сидела тихо, подчеркнуто тихо, вскинув голову, как потревоженная птица, но глядя на меня сверху вниз.

– Рассказывай, – произнесла она наконец.

– Все, что я помню, – это мгновение, когда я там, в пещере, осознал, что мое предприятие оказалось успешным. Это когда они несли меня наверх на носилках. Я, должно быть, потерял сознание, потом очнулся где-то на полдороге, носилки были под чудовищным углом, я лежал вниз головой, и тогда, помню, подумал: «А он в безопасности?» Я тогда даже не знал, увидел я его или нет. И я был перебинтован и даже не мог протянуть руку проверить, тут он или нет. Но я что-то чувствовал, у меня на груди лежала какая-то тяжесть – в одном из больших нагрудных карманов комбинезона. Даже не можешь себе представить, что я тогда ощутил, какой восторг, какое торжество: я понял, что нашел его, что возвратил его.

Пенелопа тихо вздохнула и откинулась на подушки.

– А как он выглядит?

– В точности так, как я его описал на кассете. На свете нет ничего более прекрасного.

– А какой он формы?

– Шестигранный обелиск, все его узоры регулярно повторяются в трех измерениях. Он похож на безупречно обработанный алмаз, совершенно безукоризненный, он полон огня и...

– А он у тебя дома?

– Ты с ума сошла?

На мгновение мы оба умолкли. Затем Пенелопа сказала:

– Мартин, мне нужно тебе кое-что сообщить. Даже не знаю, как это получше сформулировать, – она потупилась, обняв обеими руками свои маленькие, с тугими сосками, груди. – Я верю тебе, я верю, что ты принес его из пещеры. Я всегда тебе верила – ты же знаешь. Но, к сожалению, в данном вопросе имеется и другое объяснение.

– О чем ты говоришь?

– Ты ведь помнишь люстру, висящую над лестницей в доме на Девяносто третьей улице? Только, пожалуйста, не сердись. Центральная подвеска исчезла. Доктор Сомервиль думает, что ее взял ты.

– Что? – Я расхохотался. – Ты, конечно, шутишь.

– Он не шутит. И он тебя не винит. Он говорит, что ты, должно быть, не осознавал, что делаешь.

– Он и впрямь считает меня сумасшедшим.

– Он просто хочет помочь тебе.

– Но подвеска даже не той формы... и потом я говорил тебе, что кристалл безупречен. Понимаешь? Подвески ведь всегда просверлены. В них такие маленькие отверстия, сквозь которые пропускают проволоку. Так их и скрепляют. А кристалл безупречен.

– Понимаю, – она взяла меня за руку. – Может быть, если ты покажешь ему кристалл, он тебе поверит. Если ты расскажешь ему, как все это произошло.

– Забудь об этом! – рявкнул я.

– Прошу тебя, Мартин.

– А почему тебе самой не рассказать ему обо всем? Тебе он поверит.

– Я убеждена, что тебе необходимо поговорить с ним.

– Я сказал: нет!

– Видишь ли, это не просто люстра. Она старинная, очень дорогая, это фамильная вещь. Она изготовлена из прекрасного старого уотерфордского хрусталя.

– Вот как? А мне показалось, что это самое настоящее дерьмо.

– Он требует вернуть это, Мартин.

– Требует вернуть – что? Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я вырвал руку из ее пожатия. Пенелопа совсем поникла.

– Он, знаешь ли... Я просто боюсь того, что может произойти.

– Почему? Что он собирается предпринять? Напустить на меня полицию? Скажет, что один из его пациентов украл подвеску из какой-то вшивой люстры? Хватит об этом!

– Ты не понимаешь. Он чрезвычайно могущественный человек...

– Ну и что? Ты думаешь, ему нужна такого рода реклама? Кем бы он ни был, но дураком его не назовешь.

– Мартин, давай уедем. Вдвоем. И нынче же ночью. У меня есть деньги. Мы можем отправиться в Калифорнию, можем – в Мексику...

Я рассмеялся.

Она склонилась ко мне и страстно шепнула на ухо:

– Тогда уезжай один. Тебе опасно тут оставаться.

– Не говори глупостей! Как я могу уехать? У меня жена дома.

– Анна едва ли будет чересчур опечалена.

– Это не имеет никакого отношения... Ты прекрасно понимаешь, почему я не могу уехать, – меж тем у меня снова началась неконтролируемая эрекция. Я набросил на ноги одеяло, чтобы Пенелопа ничего не заметила.