Онлайн книга «Обрыв»
— Сохрани бог! — сказали опять и помещик, и Татьяна Марковна. — Правду, правду говорит его превосходительство! — заметил помещик.Дай только волю, дай только им свободу, ну и пошли в кабак, да за балалайку: зарежется и прет мимо тебя и шапки не ломает! — Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и бога то в небе нет, что и молиться то некому!.. В зале сделалось общее движение. — Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! — сказал помещик, обратясь к священнику. — Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям — только однажды девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как бога нет: как так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда всю семинарию… — Да, помню, — сказал священник, — нашли запрещенные книги. — Ну, вот видите! — Скажите на милость, — обратился опять Иван Петрович к Райскому, — отчего это все волнуются народы? — Какие народы? — Да вот хоть бы индейцы: ведь это канальи все, не христиане, сволочь, ходят голые, и пьяницы горькие, а страна, говорят, богатейшая, ананасы, как огурцы, растут… Чего им еще надо? Райский молчал. На него находила уже хандра. «Какой гнусный порок, эта славянская добродетель, гостеприимство! — подумал он, — каких уродов не встретишь у бабушки!» И прочие молчали, от лени говорить после сытного завтрака. Говорил за всех Иван Петрович. — А вот теперь Амур там взяли у китайцев; тоже страна богатая — чай у нас будет свой, некупленный: выгодно и приятно… — начал он опять свое. — Ну, брат, Иван Петрович: всю воду в решете не переносишь… — заметил Тычков. — Я только из любопытства хотел с ними наговориться, они в столице живут… Теперь опять пишут, что римский папа… В это время из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с широкими рукавами, так что ее полные белые руки видны были до плеч. За ней шел кадет. — Какая жара! Bonjur, bonjur, — говорила она, кивая на все стороны, и села на диван подле Райского. — Тут нам тесно! — сказал Райский и пересел на стул рядом — Non, non, ne vous derangez pas [118] , — удерживала она его, но не удержала. — Какая скука! — успела она шепнуть ему, — у вас так много гостей, а я хотела бы видеть вас одного. — Зачем? — спросил он вслух, — дело есть? — Да, дело! — с улыбкой и шепотом старалась она говорить. — Какое же? — А портрет? — Портрет, какой портрет? — А мой! Вы обещали рисовать: забыли — ingrat! [119] — А! Далила Карповна! — протяжно воскликнул Нил Андреич, — здравствуйте, как поживаете? — Здравствуйте! — сухо сказала она, стараясь отвернуться от него. — Что ж не подарите меня нежным взглядом? Дайте полюбоваться лебединой шейкой… В толпе у дверей послышался смех, дамы тоже улыбались. — Грубиян: сейчас глупость скажет!.. — шептала она Райскому. — Что брезгаешь старым, а как посватаюсь? Чем не жених — или стар? Генеральша будете… — Не «льщусь» этой почестью… — сказала она, не глядя на него. — Bonjur, Наталья Ивановна: где вы купили такую миленькую шляпку: у m-me Pichet? [120] — Это муж из Москвы выписал, — сказала Наталья Ивановна, робко взглянув на Райского, — сюрприз. — Очень, очень мило! — Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела… Ну, а вы у нас ведь пример… Полина Карповна будто не слыхала, она обмахивалась веером и старалась заговорить с Райским. — Вы у нас, — продолжал неумолимый Нил Андреич, — образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых мужчин не замечаете… Смех у дверей раздался громче, и дамы гримасничали, чтоб скрыть улыбку. Татьяна Марковна постаралась было замять атаку Нила Андреича на ее гостью. — Пирога скушайте, Полина Карповна, — я вам положу! — сказала она. — Merci, merci, нет, я только что завтракала! Но это не помогло. Нил Андреич возобновил нападение. — А одеваетесь монахиней: напоказ плеч и рук не выставляете… ведете себя сообразно вашим почтенным летам… — говорил он. — Что это вы ко мне привязались! — сказала Полина Карповна, — est-il bete, grossier? [121] — обратилась она к Райскому. — Да, да, «парле ву франсе…» — перебил Тычков, — жениться, сударыня, хочу, вот и привязался: а мы с вами пара! — Едва ли вам найдется кто под пару! — отозвалась Крицкая, не глядя на него. — А как же не пара, позвольте-ка: я был еще коллежским асессором, когда вы выходили замуж за покойного Ивана Егорыча. А этому будет… — Какая жара — on etouffe ici: allons au jardin! [122] Мишель, дайте мантилью!.. — обратилась она к кадету. В эту минуту показалась Вера. Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже уйти, но с приходом Веры у него заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу. Вера мельком оглядела общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и села на стул у печки. Чиновники охорашивались, Нил Андреич с удовольствием чмокнул ее в руку, девицы не спускали с нее глаз. Марфенька не сидела на месте: она то нальет вина кому-нибудь, то попотчует закуской или старается занять разговором своих приятельниц. |