Онлайн книга «Обрыв»
— Кто? — нахмурившись, спросила она. — Бабушка и Марфенька очень беспокоились… — Что это им вздумалось? Никогда не беспокоились, а сегодня?.. Вы бы им сказали, что напрасно, что я никого не прошу беспокоиться обо мне. — И… я тоже сам… — Вы? покорно благодарю: зачем? — Но ведь легко может случиться что-нибудь… — Например? — Например… беда какая-нибудь: мало ли случаев? Пьяный народ шатается… змеи, воры, собаки, свиньи, мертвецы… — шутливо прибавил Райский, припомнив все страхи Марфеньки, — могут испугать… — Вот я только вас испугалась теперь, а там ни воров, ни мертвецов нет. Она указала на обрыв. — До беды недалеко: иногда так легко погибнуть человеку… — заметил он. — Ну, когда я стану погибать, так перед тем попрошу у вас или у бабушки позволения! — сказала она и пошла. — Гордое творение! — прошептал он. — На одну минуту, Вера, — вслух прибавил потом, — я виноват, не возвратил тебе письма к попадье. Вот оно. Все хотел сам отдать, да тебя не было. Она взяла письмо и положила в карман. — А то, другое, которое там?.. — ласково, но с дрожью в голосе спросил он, наклоняясь к ней. — Какое то и где там? — Другое, синее письмо: в кармане? У него сердце замирало, он ждал ответа. Она выворотила наизнанку карман. — Ах, уж нет! — сказал Райский, — от кого бы оно могло быть? — То?.. А от попадьи ко мне, — сказала она, помолчав, — я на него и отвечала. — От попадьи! — почти закричал он на весь сад. — Да, конечно! — подтвердила она равнодушно и ушла. — От попадьи! — повторил он, и у него гора с плеч свалилась. — А я бился, бился, а ларчик открывался просто! От попадьи! В самом деле: в одном кармане и письмо и ответ на него! Это ясно! Не показывала она мне, тоже понятно: кто покажет чужое письмо, с чужими секретами?.. Разумеется, разумеется! И давно бы сказала: охота мучить! Какой мгновенный переход, однако, от этой глупой тоски, от раздражения к спокойствию! Вот и опять тишина во всем организме, гармония! Боже, какой чудный вечер! Какое блестящее небо, как воздух тепел, как хорошо! Как я здоров и глубоко покоен! Теперь все узнал, нечего мне больше делать: через два дня уеду! — Егор! — закричал он по двору. — Чего изволите? — из окна людской спросил голос. — Завтра пораньше принеси чемодан с чердака! — Слушаю-с. Он мгновенно стал здоров, весел, побежал в дом, попросил есть, наговорил бабушке с три короба, рассмешил пять раз Марфеньку и обрадовал бабушку, наевшись за три дня. — Ну, вот слава богу! три дня ходил, как убитый, а теперь опять дым коромыслом пошел!.. А что Вера: видел ты ее? — спросила Татьяна Марковна. — Письмо от попадьи! — вдруг брякнул Райский. — Какое письмо? — сказали обе, Марфенька и бабушка. — А то, что на синей бумаге, о котором я недавно спрашивал. Он выспался за все три ночи, удивляясь, как просто было подобрать этот ключ, а он бился трое суток! Да ведь все простые загадки даются с трудом! Вон и Колумб просто открыл Америку…» И остановился, сам дивясь своему сравнению. Утром он встал бодрый, веселый, трепещущий силой, негой, надеждами — и отчего все это? Оттого, что письмо было от попадьи! Он проворно сел за свои тетради, набросал свои мучения, сомнения и как они разрешились. У него лились заметки, эскизы, сцены, речи. Он вспомнил о письме Веры, хотел прочесть опять, что она писала о нем к попадье, и схватил снятую им копию с ее письма. Он жадно пробегал его, с улыбкой задумался над нельстивым, крупным очерком под пером Веры самого себя, с легким вздохом перечел ту строку, где говорилось, что нет ему надежды на ее нежное чувство, с печалью читал о своей докучливости, но на сердце у него было покойно, тогда как вчера — боже мой! Какая тревога! — Что ж, уеду, — сказал он, — дам ей покой, свободу. Это гордое, непобедимое сердце — и мне делать тут нечего: мы оба друг к другу равнодушны! Он опять пробегал рассеянно строки — и вдруг глаза у него раскрылись широко, он побледнел, перечитав: «Не видалась ни с кем и не писала ни к кому, даже к тебе…» — Ни с кем и ни к кому — подчеркнуто, — шептал он, ворочая глазами вокруг, губы у него дрожали, — тут есть кто-то, с кем она видится, к кому пишет! Боже мой! Письмо на синей бумаге было — не от попадьи! — сказал он в ужасе. — Судорога опять прошла внутри его, он лег на диван, хватаясь за голову. VII
На другой день, часов в десять утра, кто-то постучал к нему в комнату. Он, бледный, угрюмый, отворил дверь и остолбенел. Перед ним стояли Вера и Полина Карповна, последняя в палевом, газовом платье, точно в тумане, с полуоткрытою грудью с короткими рукавами, вся в цветах, в лентах, в кудрях. Она походила на тех беленьких, мелких пудельков, которых стригут, завывают и убирают в ленточки, ошейники и бантики их нежные хозяйки или собачьи фокусники. Райский с ужасом поглядел на нее, потом мрачно взглянул на Веру, потом опять на нее. А Крицкая, с нежными до влажности губами, глядела на него молча, впустив в него глубокий взгляд, и от переполнявшего ее экстаза, а также отчасти от жара, оттаяла немного, как конфетка, называемая «помадой». Все молчали. — Я у ног ваших! — сказала, наконец, сдержанным шепотом Крицкая. — Что вам угодно? — спросил он свирепо. — У ног ваших! — повторяла она, — ваш рыцарский поступок… Я не могу вспомнить, не могу выразить… Она поднесла платок к глазам. — Вера, что это значит? — с нетерпением спросил он. Вера — ни слова, только подбородок у ней дрожал. — Ничего, ничего — простите… — торопливо заговорила Полина Карповна, — vos moments sont precieux [127] : я готова. — Я писала к Полине Карповне, что вы согласны сделать ее портрет, — сказала, наконец, Вера. — Ах! — вырвалось у Райского. Он сильно потер лоб. «До того ли мне!» — проскрежетал он про себя. — Пойдемте, сейчас начну! — решительно сказал потом, — там в зале подождите меня! — Хорошо, хорошо, прикажите — и мы… Allons, chere [128] Вера Васильевна! — торопливо говорила Крицкая, уводя Веру. Он бы без церемонии отделался от Полины Карповны, если бы при сеансах не присутствовала Вера. В этом тотчас же сознался себе Райский, как только они ушли. |