Онлайн книга «Обрыв»
Аянов был женат, овдовел и имел двенадцати лет дочь, воспитывавшуюся за казенный счет в институте, а он, устроив свои делишки, вел покойную и беззаботную жизнь старого холостяка. Одно только нарушало его спокойствие — это геморрой от сидячей жизни; в перспективе представлялось для него тревожное событие — прервать на время эту жизнь и побывать где-нибудь на водах. Так грозил ему доктор. — Не пора ли одеваться: четверть пятого! — сказал Аянов. — Да, пора, — отвечал Райский, очнувшись от задумчивости. — О чем ты задумался? — спросил Аянов. — О ком? — поправил Райский. — Да о ней все… о Софье… — Опять! Ну! — заметил Аянов. Райский стал одеваться. — Ты не скучаешь, что я тебя туда таскаю? — спросил Райский. — Нимало: не все равно играть, что там, что у Ивлевых? Оно правда, совестно немного обыгрывать старух: Анна Васильевна бьет карты своего партнера сослепа, а Надежда Васильевна вслух говорит, с чего пойдет. — Не беспокойся, не оберешь по пяти копеек. У обеих старух до шестидесяти тысяч дохода. — Знаю, и это все Софье Николаевне достанется? — Ей: она родная племянница. Да когда еще достанется! Они скупы, переживут ее. — У отца ведь, кажется, немного… — Нет, все спустил. — Да куда он тратит? В карты почти не играет. — Как куда? А женщины? А эта беготня, petits soupers [1] , весь этот train [2] ? Зимой в пять тысяч сервиз подарил на вечер Armance, а она его-то и забыла пригласить к ужину… — Да, да слышал. За что? Что он у ней там делает?… Оба засмеялись. — От мужа у Софьи Николаевны, кажется, тоже немного осталось! — Нет, тысяч семь дохода; это ее карманные деньги. А то все от теток. Но пора! — сказал Райский. — Мне хочется до обеда еще по Невскому пройтись. Аянов и Райский пошли по улице, кивая, раскланиваясь и пожимая руки направо и налево. — Долго ты нынче просидишь у Беловодовой? — Пока не выгонит — как обыкновенно. А что, скучно? — Нет, я думал, поспею ли я к Ивлевым? Мне скучно не бывает… — Счастливый человек! — с завистью сказал Райский. — Если б не было на свете скуки! Может ли быть лютее бича? — Молчи, пожалуйста! — с суеверным страхом остановил его Аянов, — еще накличешь что-нибудь! А у меня один геморрой чего-нибудь да стоит! Доктора только и знают, что вон отсюда шлют: далась им эта сидячая жизнь — все беды в ней видят! Да воздух еще: чего лучше этого воздуха? — Он с удовольствием нюхнул воздух. — Я теперь выбрал подобрее эскулапа: тот хочет летом кислым молоком лечить меня: у меня ведь закрытый… ты знаешь? Так ты от скуки ходишь к своей кузине? — Какой вопрос: разумеется! Разве ты не от скуки садишься за карты? Все от скуки спасаются, как от чумы. — Какое же ты жалкое лекарство выбрал от скуки — переливать из пустого в порожнее с женщиной: каждый день одно и то же! — А в картах разве не одно и то же? А вот ты прячешься в них от скуки… — Ну, нет, не одно и то же: какой-то англичанин вывел комбинацию, что одна и та же сдача карт может повториться лет в тысячу только… А шансы? А характеры игроков, манера каждого, ошибки?.. Не одно и то же! А вот с женщиной биться зиму и весну! Сегодня, завтра… вот этого я не понимаю! — — Ты не понимаешь красоты: что же делать с этим? Другой не понимает музыки, третий живописи: это неразвитость своего рода… — Да, именно — своего рода. Вон у меня в отделении служил помощником Иван Петрович: тот ни одной чиновнице, ни одной горничной проходу не дает, то есть красивой, конечно. Всем говорит любезности, подносит конфекты, букеты: он развит, что ли? — — Оставим этот разговор, — сказал Райский, — а то опять оба на стену полезем, чуть не до драки. Я не понимаю твоих карт, и ты вправе назвать меня невеждой. Не суйся же и ты судить и рядить о красоте. Всякий по-своему наслаждается и картиной, и статуей, и живой красотой женщины: твой Иван Петрович так, я иначе, а ты никак, — ну, и при тебе! — Ты играешь с женщинами, как я вижу, — сказал Аянов. — Ну, играю, и что же? Ты тоже играешь и обыгрываешь почти всегда, а я всегда проигрываю… Что же тут дурного? — Да. Софья Николаевна красавица, да еще богатая невеста: женись, и конец всему. — Да — и конец всему, и начало скуке! — задумчиво повторил Райский. — А я не хочу конца! Успокойся, за меня бы ее и не отдали! — Тогда, по-моему, и ходить незачем. Ты просто — Дон-Жуан! — Да, Дон-Жуан, пустой человек: так, что ли, по-вашему? — А как же: что ж они, по-твоему? — Ну, так и Байрон, и Гете, и куча живописцев, скульпторов — все были пустые люди… — Да ты — Байрон или Гете, что ли?.. Райский с досадой отвернулся от него. — Донжуанизм — то же в людском роде, что донкихотство: еще глубже; эта потребность еще прирожденнее… — сказал он. — Коли потребность — так женись… я тебе говорю… — Ах! — почти с отчаянием произнес Райский. — Ведь жениться можно один, два, три раза: ужели я не могу наслаждаться красотой так, как бы наслаждался красотой в статуе? Дон-Жуан наслаждался прежде всего эстетически этой потребностью, но грубо: сын своего века, воспитания, нравов, он увлекался за пределы этого поклонения — вот и все. Да что толковать с тобой! — Коли не жениться, так незачем и ходить, — апатично повторил Аянов. — А знаешь — ты отчасти прав. Прежде всего скажу, что мои увлечения всегда искренни и не умышленны, — это не волокитство — знай однажды навсегда. И когда мой идол хоть одной чертой подходит к идеалу, который фантазия сейчас создает мне из него, — у меня само собою доделается остальное, и тогда возникает идеал счастья, семейного… — Вот видишь; ну так и женись… — заметил Аянов. — Погоди, погоди: никогда ни один идеал не доживал до срока свадьбы: бледнел, падал, и я уходил охлажденный… Что фантазия создает, то анализ разрушает, как карточный домик. Или сам идеал, не дождавшись охлаждения, уходит от меня… — А все-таки каждый день сидеть с женщиной и болтать!.. — упрямо твердил Аянов, покачивая головой. — Ну о чем, например, ты будешь говорить хоть сегодня? Чего ты хочешь от нее, если ее за тебя не выдадут? — И я тебя спрошу: чего ты хочешь от ее теток? Какие карты к тебе придут? Выиграешь ты или проиграешь? Разве ты ходишь с тем туда, чтоб выиграть все шестьдесят тысяч дохода? Ходишь поиграть — и выиграть что-нибудь… — У меня никаких расчетов нет: я делаю это от… от… для удовольствия. — От… от скуки — видишь, и я для удовольствия — и тоже без расчетов. А как я наслаждаюсь красотой, ты и твой Иван Петрович этого не поймете, не во гнев тебе и ему — вот и все. Ведь есть же одни, которые молятся страстно, а другие не знают этой потребности, и… |