Онлайн книга «Обрыв»
— Вижу, Иван Иванович, и верю, что вы говорите не на ветер. Оттого и вырвалось у меня это слово; не принимайте его слишком горячо к сердцу — я сама боюсь… — Я буду надеяться… — сказал он тише и смотрел на нее молящими глазами. — Ах, если б и я, как Викентьев, мог когда-нибудь сказать: «бабушка»! Она сделала ему знак, чтоб он оставил ее, и когда он вышел, она опустилась в кресло, закрыв лицо платком. XXI
На другой день Райский утром рано предупредил Крицкую запиской, что он просит позволения прийти к ней в половине первого часа, и получил ответ: «Charmee, j'attends» [179] и т.д. Сторы у ней были опущены, комнаты накурены. Она в белой кисейной блузе, перехваченной поясом, с широкими кружевными рукавами, с желтой далией на груди, слегка подрумяненная, встретила его в своем будуаре. Там, у дивана, накрыт был стол, и рядом стояли два прибора. — Мой прощальный визит! — сказал он, кланяясь ей и останавливая на ней сладкий взгляд. — Как прощальный! — с испугом перебила она, — я слушать не хочу! Вы едете теперь, когда мы… Не может быть! Вы пошутили: жестокая шутка! Нет, нет, скорей засмейтесь, возьмите назад ужасные слова!.. — Что это у вас? — радостно произнес он, вдруг уставив глаза на стол, — свежая икра! Она сунула свою руку ему под руку и подвела к столу, на котором стоял полный, обильный завтрак. Он оглядывал одно блюдо за другим. В двух хрустальных тарелках была икра. — Я знаю, что вы любите… да любите… — Икру? Даже затрясся весь, как увидал! А это что? — с новым удовольствием заговорил он, приподнимая крышки серебряных блюд, одну за другой. — Какая вы кокетка, Полина Карповна: даже котлетки без папильоток не можете кушать! Ах, и трюфли — роскошь юных лет! — petit-fours, bouchees de dames! Ах! что вы хотите со мной делать? — обратился он к ней, потирая от удовольствия руки. — Какие замыслы у вас? — Вот, вот чего я жду: этой улыбки, шутки, смеха — да! Не поминайте об отъезде. Прочь печаль! Vive l'amour et la joie. [180] «Эге! какой „abandon“! [181] — даже страшновато…» — подумал он опасливо. — Садитесь, сядем рядом, сюда! — пригласила она и, взяв его за руку, усадила рядом с собой, шаловливо завесив его салфеткой, как делают с детьми и стариками. Он машинально повиновался, с вожделением поглядывая на икру. Она подвинула ему тарелку, и он принялся удовлетворять утренний, свежий аппетит. Она сама положила ему котлетку и налила шампанского в граненый стакан, а себе в бокал, и кокетливо брала в рот маленькие кусочки пирожного, любуясь им. После жареной дичи и двух стаканов шампанского, причем они чокались, глядя близко друг другу в глаза, — она лукаво и нежно, он — вопросительно, и отчасти боязливо, — они, наконец, прервали молчание. — Что вы скажете? — сбросила она выразительно, будто ожидая чего-то особенного. — Ах, какая икра! Я еще опомниться не могу! — Вижу… вижу, — сказала она лукаво. — Снимите маску, полноте притворяться… — Ах! — вздохнул он, отпивая из стакана. — Enfin la glace est rompue? [182] На чьей стороне победа? Кто предвидел, кто предсказывал? A votre sante! [183] — A la votre! [184] Они чокнулись. — Помните… тот вечер, когда «природа, говорили вы, празднует любовь…» — Помню! — шепнул он мрачно, — он решил все!.. — Да, не правда ли? я знала! Могла ли удержать в своих слабых сетях бедная девочка… une nullite, cette pauvre petite fille, qui n'a que sa figure?.. [185] Ни опытности, ни блеска, дикая!.. — Нет, не могла! Я вырвался… — И нашли то… что давно искали: признайтесь! Он медлил. — Buvez — et du courage! [186] Она придвинула ему стакан. Он допил его, она сейчас наполнила его опять. — Признайтесь… — Признаюсь. — Что тогда случилось там… в роще?.. Вы были так взволнованы. Скажите… удар?.. — Да, удар и… разочарование. — Могло ли быть иначе: вы — и она, деревенская девочка! Она гордо оправилась, взглянула на себя в зеркало и выправила кружево на рукавах. — Что же там было? — спросила она, стараясь придать небрежность тону. — Это не моя тайна! — сказал он, будто опомнившись. — Oh, je respecte les secrets de famille… [187] Пейте же! Она придвинула стакан. Он отпил глотка два. — Ах! — вздохнул он на всю комнату. — Нельзя ли отворить форточку?.. Мне тяжело, больно! — Oh, je vous comprends! — Она бросилась отворять форточку. — Voila des sels, du vinaigre de toilette… [188] — Нет, благодарю! — говорил он, махая платком себе в лицо. — Как вы были тогда страшны! Я кстати подоспела, не правда ли? Может быть, без меня вы воротились бы в пропасть, на дно обрыва! Что там было, в роще?.. а? — Ах, не спрашивайте! — Buvez donc! [189] Он лениво отпил глоток. — Там, где я думал… — говорил он, будто про себя, — найти счастье… я услыхал… — Что? — шепотом спросила она, притаив дыхание. — Ах! — шумно вздохнул он, — отворить бы двери! — Там был… Тушин — да? Он молча кивнул головой и выпил глоток вина. Злая радость наполнила черты ее лица. — Dites tout. [190] — Она гуляла задумчиво одна… — тихо говорил он, а Полина Карповна, играя цепочкой его часов, подставляла свое ухо к его губам. — Я шел по ее следам, хотел, наконец, допроситься у ней ответа… она сошла несколько шагов с обрыва, как вдруг навстречу ей вышел… |