
Онлайн книга «Зина Портнова»
- Точно отвечай! - грубо прервал ее белобрысый. - Не приписывай чужих к своему семейству... - Эх, Чиж, - пожевав губами, с укоризной произнесла бабушка, ничего-то ты не смыслишь, хотя и наш односельчанин. Надел белую повязку, нацепил кобуру, а как был недотепой, так и остался. Кого же я приписываю-то? Белобрысый, которого бабушка назвала деревенским прозвищем, было вспыхнул, схватился за кобуру револьвера, но под успокаивающим взглядом другого полицая остыл. Зина удивилась. Бабушка держалась с полицейскими очень свободно, очевидно нисколько не боясь их. А Зина очень боялась. Она впервые так близко видела этих предателей и старалась понять: что же это за люди? Теперь черноусый полицейский глядел на дядю Ваню. - Как звать? - Иван Яблоков, - неохотно пробурчал дядя Ваня. Полицейский, записав, выжидающе глядел на него. - Сорок два года... - добавил дядя Ваня, положив на колени свои изувеченные руки. Зина не сомневалась, что полицейский спросит, где дядя Ваня потерял пальцы. Но полицейский, только мельком взглянув на его руки, сделал какую-то отметку в своем списке и уже строже спросил: - Вы же не местный? Откуда прибыли? - Как же не местный!.. - заспорил дядя Ваня. - Здесь, в деревне, я родился и вырос... - Из Ленинграда приехал с дочкой, к матери, на лето. И вот... застрял. - А где в Ленинграде работали? - На машиностроительном заводе. - На Путиловском? - вдруг переспросил другой полицейский. Очевидно, кто-нибудь из соседей уже сообщил им. - Кажется, так раньше назывался, - слегка растерявшись, неохотно признался дядя Ваня. - Ты говори правду, - предупредил его Чиж, - ежели преждевременно на тот свет не хочешь попасть. - Я и говорю правду. - Кто в Ленинграде остался? - Жена и две дочери-школьницы, - ответил дядя Ваня, тяжело вздохнув и крепче прижимая к себе Любочку. Записав дядю Ваню, усач полицейский обратился к тете Ире: - Ваша фамилия, красавица? - Ирина Езовитова, - заметно волнуясь, ответила тетя Ира. - Сколько лет? - Тридцать четыре. Усач полицейский не зря назвал тетю Иру красавицей. Среднего роста, стройная, со слегка изогнутыми бровями, с длинными густыми темно-русыми волосами, лежавшими волнами на плечах, а теперь небрежно собранными на затылке, она выглядела значительно моложе своих лет и была очень хороша собой. Зина отметила про себя, что тетка умолчала о том, что из Ленинграда она не сразу попала к бабушке в деревню. На вопрос о муже и месте его работы ответила неправду, заявив, что муж беспартийный, остался в Ленинграде и работает бухгалтером в торговой организации. Года своим детям почему-то немного убавила. Старшему Леньке, сказала, десять, а Нестерке - восемь. - Смотри говори точно, - предупредил Чиж, подметив, что тетя Ира отвечает не совсем уверенно. Он сидел развалясь, все время курил, ежеминутно сплевывая на пол. Сапоги его воняли дегтем, а от самого разило потом. Тетя Ира сделала возмущенное лицо, недовольно вздернула покатыми плечами. "Все же тетя Ира хитрее своего брата", - подумала Зина. Полицейский, оставив тетю Иру в покое, что-то записал в свою тетрадь. Зина еще более насторожилась. Усач полицейский, прищурив глаза, теперь глядел на нее. - А тебе, дочка, сколько лет? Зину так и передернуло от слова "дочка". - Четырнадцать, - сквозь зубы неохотно ответила она, не зная, говорить ли ему правду. - Тоже из Ленинграда? - Да... Полицейский, доброжелательно глядя на Зину, вкрадчиво спросил: - Комсомолка? - Нет. - Служивый, а служивый, - вдруг вмешалась в разговор бабушка, - ты наш, местный, али приезжий? - Приезжий, из Полоцка, - ответил усач, недоуменно глядя на бабушку. - Кончай... Нечего тут рассусоливать! - сердито бросил Чиж и, шумно поднявшись, вышел из избы. Усач, медля вставать из-за стола, предупредил: - Никто из вас, зарегистрированных, под угрозой сурового наказания не имеет права покидать или менять свое местожительство. - И тут же "посоветовал" дяде Ване и тете Ире поскорее устраиваться на работу. - В противном случае, как не связанных с сельским хозяйством и нездешних, вас отправят в Германию, - предупредил он. - Чувствительно благодарим, - вежливо отозвался дядя Ваня, приложив руки к груди. Зину покоробили и его жест, и какие-то чужие, неискренние слова. - Посторонних чтобы никого не пускать ночевать! За каждого случайного ночлежника голову потеряете. С партизанами тоже никаких связей не иметь! - Сами понимаем, - покорно отозвался дядя Ваня, склонив свою длинноволосую голову набок и снова приложив руки к груди. Подчеркнутая покорность дяди Вани, тон голоса, выражение его лица крайне удивили Зину. Таким он, кажется, раньше не был. - Горюнович! - послышался за окном голос белобрысого. - Сейчас иду, - отозвался усач, убирая свою тетрадь и вылезая из-за стола. - Ну, живите, не унывайте, - почему-то счел он своим долгом подбодрить присутствовавших. Когда полицейский ушел, дядя Ваня, закуривая самокрутку, сердито бросил ему вслед: - Разговорчивый фараон. Жизнь веселит. Впасть теперь получил. - И тут же пояснил: - Фараонами мы городовых в царское время звали. - Может, не все они звери, - отозвалась тетя Ира. - С виду доброжелательный, разговорчивый... - Пока в руки к ним не попадешь, - уточнил дядя Валя. - Вот его спутник сразу виден. Наплевал, нагадил. А этот... маскируется под добрячка. Скользкий какой-то. И нашим, и вашим. - Дядя Ваня тяжело, с надрывом, закашлялся. - С этим... Горюновичем и разговаривать-то не знаешь как. Ухо востро нужно держать... Вскоре после визита полицейских в избу к Ефросинье Ивановне Яблоковой дядю Ваню вызвали в комендатуру гестапо. - Ну, - тревожно спросила тетя Ира, когда, вернувшись домой, дядя Ваня тяжело опустился на лавку, - зачем вызывали? - Допрашивали, не коммунист ли я, чем теперь занимаюсь. - А ты что ответил? - Сказал как есть - в партии не состою. Показал им свои руки. К счастью, поверили, что производственная травма. Но приказали взяться за посильную работу и назначили бригадиром похоронной бригады. Сказали мне, что много теперь убитых наших в окрестных лесах, дожидаются погребения... Очищайте, говорят, окрестные леса от красной заразы. Чтобы ни одного трупа на земле не лежало. - Дядя Ваня вынул из кармана список бригады, который ему дали в комендатуре: - Одну молодежь включили, начиная с четырнадцати лет. Тебя тоже, - кивнул он головой племяннице. |