Книга Фонарщик, страница 61 – Энтони О'Нил

Дальнейшее поведение Линдсея было также трудно объяснить. Он и раньше был как кремень, а теперь обрел прочность алмаза. Прежде по отношению к своим воспитанницам он был суровым, а теперь стал решительно враждебным. Из своих религиозных убеждений, прежде имевших щелочку для милосердия, теперь он объявлял им войну. Пансион в Фаунтенбридже был заключен в панцирь, куда не осмеливался войти никто из посторонних и откуда не просачивался ни один секрет. После того дня, когда здание сгорело в адском огне, Линдсей погрузился в безвестность, и большинство счастливо было думать, что он почил.

Но, как в тот же день обнаружил Гроувс, окаменелые останки еще дышали, сердце еще билось, а из обугленного рта сочилась желчь. Старик сидел в археологической ценности кресле с задернутыми желтыми шторами в пыльном особняке, стоявшем неподалеку от Куинсберри-хауса и вечных скал. Это был сухой, сморщенный человек с огрубевшей кожей; жизненное пламя теплилось в нем едва заметным огоньком, а глаза побелели, как лед Даддингстонского озера. Линдсей продемонстрировал точно такую же скрытность, как и воспитательница Гетти Лесселс, и тоже ничем не помог.

— Я совершал невыразимые вещи, — просвистел он, а часы позади него отбивали странно растянутые секунды, — и со мной происходили невыразимые вещи.

— У вас в приюте была девочка по имени Эвелина Тодд, так? — спросил Гроувс, которому было не по себе от тяжелого воздуха, пахнувшего пылью и протухшим мясом.

— Несомненно, так.

— И на какой-то стадии ее отпустили на попечение неких родственников?

— Отпустили.

— Вы имели к этому какое-либо отношение?

— Я… организовал это, — сказал Линдсей.

Он говорил, словно давал показания в суде; правда, более высоком, чем любой земной.

— Вы знали ее мать?

— У девочки не было матери.

Гроувс выразительно засопел.

— Она была дочерью Изабеллы Тодд, — четко произнес он, тоже как будто делая официальное заявление, — известной проститутки.

Линдсей промолчал, даже глазом не моргнул. Гроувс засомневался, видит ли он вообще что-нибудь.

— У девочки не было родителей, — твердо сказал старик.

— Тогда с кем она уехала?

Линдсей облизнулся.

— Кое-кто взял ее на попечение.

— Общество? Зеркальное общество, да?

Видел Линдсей что-нибудь или нет, но он перевел холодные глаза на Гроувса.

«Он не мог скрыть от меня всего, он боялся, что мне кое-что известно, и, несмотря на свой возраст, дрожал передо мной как хилый подросток».

— Это общество, — сказал Линдсей, — было основано с самыми благочестивыми намерениями.

— И кто в него входил?

Линдсей отвернулся.

— В живых остались немногие.

— Полковник Маннок?

Никакого ответа.

— Профессор Смитон? Джеймс Эйнсли?

— Эйнсли, — сказал Линдсей, — был не нашим.

Гроувс нахмурился.

— Тогда скажите, пожалуйста, кто был вашим?

Линдсей слабо покачал головой.

— А смотритель маяка Колин Шэнкс? Вдова Гетти Лесселс?

Линдсей наморщил лоб.

— Миссис Лесселс? — спросил он. — За ней тоже пришли?

— Я видел ее сегодня утром. За ней не пришли.

Старик проворчал:

— Тогда это только вопрос времени.

Гроувс поежился.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, сэр. О членах общества.

— Вам это не поможет. Справедливость будет вершить высшая сила.

Гроувс почувствовал, что накаляется — частично из-за упорства старика, частично от осознания того, что не может повлиять на развязку этой истории.

— И что же это за сила, которая выше государственного суда и исполнительной власти?

— Я говорю о Господе Боге, инспектор.

— А, теперь Бог? Не дьявол?

Ответ Линдсея прозвучал торжественно:

— Дьявол исполняет волю Господа, который попускает ему вершить справедливость над закоренелыми грешниками.

— И что же это за грехи, сэр, которые находятся вне юрисдикции закона обычных людей?

Ни слова.

— Что вы с ней сделали? С Эвелиной Тодд?

Линдсей коротко взглянул, как будто собирался что-то сказать, но передумал.

— Я спросил, что вы с ней сделали, — повторил Гроувс громче. — Что, ради всего святого, если обрекаете себя на такую кару?

Узловатые пальцы Линдсея обвились вокруг подлокотников кресла.

— Знаете, что он мне сказал? Очень много лет назад?

— Кто? — спросил Гроувс, наморщив лоб. — Знаю ли я, что кто вам сказал?

Но Линдсей сонно смотрел на янтарные шторы.

— Я очень ясно слышал его слова и жил с ними все время.

— Объясните.

Старик произнес с наслаждением обреченного:

— «Я уйду на дно и буду копить силы, а когда вернусь, хотя бы и в вечности, свершится великая месть, и никакой пощады не жди».

— Кто это сказал?

Но Линдсей, не обращая на него внимания, продолжал:

— «Несправедливо наказывая, вы только разбудили, но не уничтожили меня, так как, разбивая зеркала, лишь создаете тысячу новых отражений…»

«Эти слова старик произносил как молитву, но при этом ухмылялся, и я решил, что он самый ненормальный из всех ненормальных, кого я встретил за время этого ужасного следствия. Он долгие годы жил, не вылезая из болезней, с одной лишь безумной целью быть строго, суровой рукой наказанным до того, как умрет».

Гроувс пытался обуздать свое нетерпение.

— Кто вам это сказал?

Линдсей слабо усмехнулся, довольный тем, как ему удается уходить от ответов.

— Она это сказала — агнец.

— Вы сказали, что это был мужчина.

— Слова его. Но я не говорил, что это он произнес их.

— Тогда кто, кто их сказал? Дьявол?

Через пергаментные ноздри Линдсей втянул воздух.

— Лучше спросите у нее, инспектор. И молитесь, чтобы она не спала.

— У Эвелины?

Никакого ответа.

— Вы говорите об Эвелине Тодд?

— Вы видели ее? — вдруг спросил Линдсей. — Встречались с ней? Какова она собой? Красивая?

Теперь не ответил Гроувс.

Линдсей с удовлетворением кивнул.

— Знаете, остальные думали, что она умерла. На море. Думали, что она погибла, но мне-то было лучше знать. Она была слишком сильной, чтобы умереть. Это я ее выбрал, понимаете, я первый привел ее в такое состояние. Она нарисовала мелом тварь…