Книга Заговор по-венециански, страница 30 – Джон Трейс

— Именно. — Название вдохновляет Песну еще больше. Задумавшись, он чуть отходит от стола, касается лица руками. — Однако, моя юная одаренная Тетия, работа еще не совсем готова.

— Как так, магистрат? — нахмуривается Тетия.

— Серебро, — хитро улыбается Песна.

Тетия хмурится еще сильнее.

— Дабы воздать должное твоему труду — и тебе самой, — я привлеку к работе серебряных дел мастера. Он заключит сию красоту в серебро, чтобы сохранить ее навеки.

— Но…

Песна жестом руки заставляет Тетию умолкнуть.

— Мамарк — лучший в Этрурии. Он снимет слепки с твоих глиняных табличек и воссоздаст их в серебре, самом чистом, какое только будет добыто в моих шахтах. Ларс сей же момент займется этим.

Беспокойство Тетии растет.

Ошибкой было даже думать о том, чтобы дарить табличку Песне. Теперь же, когда ее увековечат в серебре, пойдет молва — и слух дойдет до Тевкра.

— Магистрат, скажи, как ты поступишь с табличками, когда их отольют из металла? Укроешь здесь, среди прочих вещей?

В глазах Песны вспыхивает огонек.

— Пока не знаю. Пусть сначала твой супруг освятит их на открытии храма. После — поглядим. Может, я на какое-то время оставлю таблички в храме как дар богам.

Повесив голову, Тетия отчетливо понимает: за свое предательство, за ложь ей таки придется заплатить.

— Магистрат, — просит она, — я передумала. Я правда должна одарить этими табличками своего мужа. Для тебя же изготовлю нечто иное, гораздо прекраснее, достойное твоего величия.

Тетия пытается завернуть таблички в тряпицу.

— А ну-ка! — рокочет Песна. — Как смеешь ты!

В его глазах пылает огонь.

— Сделаешь, как я скажу и когда скажу.

Внезапная боль пронзает живот, и ноги подгибаются.

Опершись для равновесия о стену, Тетия принимается глубоко дышать.

Но Песне плевать, он не смотрит, что девушке плохо. Лицо его побагровело, глаза распахнуты и излучают гнев.

— Я уже велел тебе однажды принять это как волю богов. Вот и смирись. А сейчас пошла прочь! Убирайся, пока я не приказал выпотрошить и скормить свиньям тебя и твоего бесполезного нетсвиса.

Больница Сан-Лазаре, Венеция

В холодном очищенном воздухе морга Валентина трет руки, чтобы хоть как-то согреться. Том на холод внимания будто не обращает, а профессор Монтесано, похоже, привык к низкой температуре. Майор Карвальо пробегается языком по зубам, словно стирая с них какой-то мерзкий привкус или очищая слова, которые желает произнести:

— Нам надо узнать, имеет ли удаление печени некий религиозный подтекст?

Том, не отрываясь, смотрит на тело девушки-подростка. Оно лежит на металлическом столе, как разделанная туша на длинном серебряном подносе.

— Вы хотели сказать, сатанинский подтекст?

— Si.

Том бросает взгляд на майора.

— Многие века назад некоторые народы считали печень куда более важным органом, нежели сердце. — Он переводит взгляд на профессора Монтесано. — Полагаю, тому есть медицинское объяснение?

— В самом деле, — соглашается патолог. — Печень — самая крупная железа и внутренний орган, без которого, равно как и без сердца, прожить невозможно. Она настоящий шедевр анатомии. Выполняет множество функций: от детоксикации до синтеза протеина; участвует в пищеварительном процессе. — Он скрещивает руки на груди. — Кроме того, весит немало: в среднем килограмм — полтора. Печень взрослого человека может быть размером с мяч для регби.

Лекторскую эстафету принимает Том:

— Однако печень и сердце долгое время наделялись сверхъестественным значением. Из далеких стран вроде Коста-Рики поступают сведения о сатанистах, использующих в черных мессах и ритуалах инициации сердца, печень козлов, овец и порой лошадей. В своих взглядах на органы они не одиноки. Египтяне, к примеру, бальзамировали сердце покойника и хранили отдельно, чтобы в Судный день его могли взвесить. Если сердце было отягощено грехами — или же вырезано из тела во время убийства, — тогда боги не пускали душу в загробный мир. Этруски — ваши предки — полагали печень важнее сердца. Человеческая печень считалась вместилищем души, а печень животных — священным органом. По ней даже гадали.

Вито почесывает кончик носа, как всегда, когда напряженно думает.

— Зачем кому-то было вырезать печень у Моники Видич?

Том пожимает плечами.

— Сатанисты используют все части тела жертвы, как символического, так и сексуального свойства. Половые органы служат для немедленного удовлетворения похоти, а вот прочие — глаза, уши и внутренности — обычно связываются с более старыми, можно сказать, древними ритуалами и обрядами осквернения.

Том снова пробегается взглядом по открытым ранам на теле покойницы. Он-то думал, после вскрытия патолог зашьет труп. Не тут-то было: что осталось от внутренностей, видно снаружи, и это ужасно. Тело Моники — просто оболочка, без намека на прижизненную уникальность, на личность.

— Забрать юную душу — значит сильнее всего оскорбить Господа. Если ваш убийца в самом деле сатанист, то, вырезав у жертвы печень, он осквернил ее тело, творение Бога. Впрочем, печень могла понадобиться для личных ритуалов или группового обряда.

В морге повисает тишина. Слышно только, как гудит охладительная система да жужжат, умирая, мухи в электрических ловушках.

Майор Карвальо стягивает резиновые перчатки.

— Том, я знаю, что Валентина пообещала оставить вас в покое после этой встречи…

Предложение майор не договаривает, однако по лицу видно, что он имеет в виду.

— Но вы ко мне еще обратитесь? — угадывает Том.

Майор слабо улыбается.

— Обратимся. Понадобятся ваши знания в расследовании религиозной стороны дела и все полезное, что сумеете откопать по этрусским временам.

— И как долго будет длиться расследование?

— Неделю. Может быть, две.

— Не думаю, что я действительно пригожусь. — Том все еще смотрит на труп.

— Как это ни печально, пригодитесь. Уверен. — Майор сам подходит поближе к телу. — Ваша помощь важна для нее, важна для меня.

Том согласно кивает.

Тогда майор жмет ему руку и, направляясь к выходу, обращается к Монтесано:

— Профессор, molte grazie. [19] — И, бросив последний взгляд на покойную, говорит: — Grazie, Monica Dio la benedice. [20]