Книга Из глубины, страница 52 – Линкольн Чайлд

Королис поднял брови.

— Убийство, доктор Крейн?

— А как бы вы это назвали? — возмутился Крейн. — Самозащитой?

Он бросил пулю в металлический лоток, где она, брякая, перекатилась туда-сюда.

— Этот человек размахивал оружием в агрессивной и угрожающей манере.

Врач усмехнулся.

— Ясно. Солдаты с карабинами находились в страшной опасности.

— Вассельхофф намеревался проникнуть в охраняемую зону особой важности.

Крейн передал пинцет девушке.

— Думаете, он хотел покромсать ваш бесценный реактор кухонным ножом?

Коммандер бросил быстрый взгляд на интерна и доктора Бишоп, а потом опять посмотрел на Крейна.

— При устройстве на работу всем совершенно ясно объясняют: стратегические объекты станции будут защищаться любой ценой. А вам, доктор, следует быть осторожнее в своих высказываниях. Последствия нарушения соглашений, которые вы подписали, будут самые суровые.

— Подайте на меня в суд.

Королис помолчал немного, словно всерьез обдумывал предложение. Когда он заговорил, голос у него был мягкий, почти добрый.

— Когда можно ждать вашего отчета?

— Как только закончу. А теперь почему бы вам не выйти и не дать нам возможность продолжить работу?

Королис опять помолчал. Затем его губы сложились в едва заметную улыбку — чуть больше, чем просто оголенные зубы. Он посмотрел на тело. И, едва заметно кивнув Бишоп, развернулся и молча покинул операционную.

Трое оставшихся постояли, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Потом Бишоп вздохнула.

— Кажется, вы только что нажили врага.

— Наплевать, — ответил Крейн.

И на самом деле ему было все равно. Он ощущал почти физическое недомогание от досады на то, что на станции «Глубоководный шторм» царит атмосфера секретности и полной нетерпимости, на то, что сам он не может положить конец нездоровой обстановке, которая только что, пусть опосредованно, спровоцировала гибель Вассельхоффа. Крейн стянул перчатки, бросил их в металлический лоток и выключил диктофон. Потом повернулся к интерну:

— Вы зашьете?

Девушка кивнула.

— Хорошо, доктор Крейн. Иглой Хагедорна? [11]

— Да, пожалуйста.

Он вышел из операционной в центральный коридор медпункта, где устало прислонился к стене. Рядом с ним встала доктор Бишоп.

— Вы готовы закончить отчет? — спросила она.

Крейн помотал головой.

— Нет. Если я и дальше буду про него думать, то слишком разозлюсь.

— Вы плохо выглядите. Вам, наверное, надо поспать.

Врач вымученно улыбнулся.

— Не получится. После такого дня, как сегодня… Кроме того, меня еще ждет Ашер. Через три часа он придет.

Бишоп посмотрела на него.

— Откуда?

— Вы не знали? Он же в декомпрессионной камере.

Женщина удивилась.

— Ашер? Зачем?

— Из-за сосудистой недостаточности. За последние несколько дней она, кажется, стала гораздо сильнее. У него появились язвы на конечностях.

— Началась закупорка? Ему не в камеру надо, он должен прийти сюда, чтобы мы сделали нужные процедуры.

— Знаю. Я ему так и говорил, но он настаивал. Он… — Крейн осекся, вспомнив заговор молчания, в который его втянули против его воли. — Он, похоже, очень близок к разгадке и поэтому наотрез отказался прекратить работу. Даже забрал с собой в камеру Мэрриса, чтобы не прерываться.

Бишоп не ответила. Она отвернулась, задумчиво глядя на пустой коридор. Крейн зевнул.

— Я все равно не могу спать, если сильно устал. Поэтому пока займусь другими бумагами. — Он помолчал. — Да, а как энцефалограммы, готовы?

— Пока только одна. Мэри Филипс — это та женщина, которая жаловалась на онемение лица и рук. Распечатка у вас в кабинете. Пойду проверю, что с другими, — я усадила лаборантку привести все в порядок, и сейчас штук пять уже должны быть готовы. Она принесет вам остальные.

— Спасибо.

Крейн смотрел, как она быстро уходит по коридору. По крайней мере, одно хорошо: их отношения значительно улучшились.

Он повернулся и неторопливо прошел в свой тесный кабинет. Бишоп, как и обещала, оставила у него на столе пухлый пакет, содержащий никак не меньше двух десятков энцефалограмм; к верхнему листку был подколот отчет. Крейн не любил читать энцефалограммы: искусство вылавливать электрические отклонения в чужих мозгах, выпутывая их из бесконечных ломаных линий, вызывало у него бешенство. Впрочем, он сам просил их сделать, потому что не мог допустить, чтобы какая-то возможность осталась неисследованной. ЭЭГ опровергнет или подтвердит его предположение о том, что все происшествия на станции имеют неврологическую подоплеку.

Крейн сел, устало потер глаза и разложил на столе распечатку. Его взгляду открылось бесконечное море ломаных линий — пейзаж внутреннего мира Мэри Филипс; кривые поднимались и опускались, меняясь по амплитуде и частоте. На первый взгляд они были ничем не примечательны, но Крейн напомнил себе, что с энцефалограммами всегда так. Это не то что кардиограммы, где отклонения всегда четко выражены и сразу бросаются в глаза. Здесь же большую роль имели относительные значения и их изменения во времени.

Крейн присмотрелся к альфа-ритму. Максимальной точки он достигал в заднем квадранте — для бодрствующих взрослых это нормально. Крейн пробежался по альфа-ритму на нескольких страницах, не обнаружив никаких отклонений, кроме недолгих, вызванных тревожностью, а может быть, гипервентиляцией. Честно говоря, альфа-ритм у этой женщины был очень хорош — ровный, без всяких признаков медленных частот.

Тогда Крейн обратился к бета-ритмам. Они наблюдались во фронтальной и центральной частях, пожалуй, казались несколько резковатыми, но все же в пределах нормальных значений. Ни один из наборов волн не проявлял ни особой асимметрии, ни иррегулярности.

Проглядывая страницы, следуя за тонкими черными линиями, которые то поднимались, то опадали, Крейн ощутил, как в душе появляется до боли знакомое ощущение разочарования. Значит, и здесь тупик.

Раздался стук в дверь, и вошла лаборантка. В руке у нее была большая кипа бумаг.

— Доктор Крейн…

— Да?

— Вот энцефалограммы, которые вы просили.

Она положила листы на стол.

Крейн оглядел кучу.

— Сколько здесь?

— Четырнадцать.

Девушка улыбнулась, кивнула и быстро вышла.