Книга Куколка, страница 42 – Джон Фаулз

В: Теперь я вынужден затронуть одну щепетильную тему. Вот об чем хочу спросить, Лейси… Не было ль случая, когда б вы заметили потаенный взгляд, жест иль обмен знаками, свидетельствующие, что приязнь между мистером Бартоломью и его слугой имеет противоестественные корни?

О: В толк не возьму, об чем вы, сэр.

В: Не имелось ли хоть крохотного следа того несказанно гнусного порока, коим в древности прославились Содом и Гоморра?.. Что ж вы молчите?

О: Я ошеломлен, сэр. Такое и в голову не приходило.

В: А ежели подумать?

О: Сие невероятно! Не было ни малейшего намека. Кроме того, слуга явно чах по девице.

В: Может, уловка, чтоб отвести подозренья?

О: Отнюдь, сэр. Я еще не все поведал.

В: Хорошо, вернемся к поездке. Где вы провели очередную ночь?

О: В Уинкантоне. Там ничего особого я не подметил, однако наутро Джонс рассказал, что ночью Дик покинул их комнату и до рассвета пробыл у Луизы, квартировавшей за стенкой.

В: Какой сделали вывод?

О: Что она и впрямь горничная, а наши подозренья ложны.

В: То бишь не шлюха и не дама в личине служанки?

О: Именно так.

В: Мистера Бартоломью уведомили?

О: Нет. Признаюсь, я решил, что лучше держать язык за зубами, поскольку путешествие наше вот-вот завершится.

В: Вы сказали, чем дальше отъезжали, тем больше он в себе замыкался?

О: Да. В дороге почти не разговаривал, словно взаправду был озабочен только одним; за ужином я считал своим долгом поддержать беседу, но он отмалчивался, отчего и я сникал. Видимо, его мучили новые сомненья и грусть. Такое сложилось впечатленье, хоть он пытался не выказать своих чувств.

В: Сомненья во всей затее?

О: Так мне думалось.

В: Не пробовали его взбодрить?

О: К тому времени я уже усвоил урок, сэр. Полагаю, вы лучше меня знаете мистера Бартоломью. Коль что ему втемяшилось, его не свернешь. Даже самое невинное проявленье сочувствия иль интереса было б воспринято как бестактность.

В: Ни вы, ни Джонс боле ничего не подметили? В Тонтоне что-нибудь произошло?

О: Ничего, сэр, кроме вынужденного обитанья в одной комнате, об чем я уже сообщал. После ужина мистер Б. принес извиненья и углубился в бумаги. Он еще читал, когда я отошел ко сну, ибо непривычен к этаким переездам.

В: Тонтонская дорога стала последней в совместном путешествии?

О: Да, сэр.

В: Что-нибудь скажете об том дне?

О: Пожалуй, только одно: в конце пути мистер Б. с Диком, а потом с девицей отъезжали в сторонку — вроде как оглядеть местность.

В: Прежде такого не бывало?

О: Нет, сэр. Оба раза они поднимались на попутные взгорки. Дик показывал на что-то вдали.

В: Мистер Бартоломью не дал каких-нибудь пояснений?

О: Мол, выглядывает удобную дорогу. «Мы близки к цели?» — спросил я. «Уже на пороге, Лейси, — ответил он и добавил: — Твое любезное услуженье почти окончено». По их отлучкам мы с Джонсом об том уж догадались.

В: Но всего шестью неделями ранее мистер Бартоломью и его слуга уже побывали в сих краях, не так ли? И служанке они были знакомы. Зачем же выискивать дорогу?

О: Мы сами подивились, сэр. Однако, не будучи посвященными в их планы, решили, что они высматривают тайные тропы, ибо мы приблизились к местам, где их могла подстерегать опасность.

В: То был первый знак, что назавтра вы расстанетесь?

О: Да, сэр. Не скажу, что я удивился: до Бидефорда оставалось менее дня пути, а потому следовало поостеречься.

В: Теперь обо всем, что происходило в «Черном олене».

О: До ужина все было как всегда. С той лишь разницей, что мистер Б. попросил уступить ему лучший номер, каковой прежде отводился мне. Мол, нынче он вряд ли уснет и станет расхаживать по комнате, а иные приличные покои тесноваты.

В: Другой причины вы не увидели?

О: Пожалуй, еще то, что одна комната выходила на задворки и сад, а другая — на площадь. Помимо просторности, иных преимуществ она не имела.

В: Продолжайте. Об чем говорили после ужина?

О: Сначала он поблагодарил меня за терпенье — дескать, я мирился с его молчаньем и тем, что, как он выразился, его будто нет, хотя человеку моего склада этакое общество в тягость. Однако я справился с ролью, за что он мне признателен. Я ответил, что еще лучше сыграл бы, ежели б точнее знал финал. Мистер Б. вновь пустился в туманные намеки, из коих я вывел, что он вовсе не уверен в успехе своей затеи. Вот тут я слегка его приободрил. Мол, не выйдет нынче, можно еще раз попытаться. На что он ответил: дважды Рубикон не переходят, теперь иль никогда и еще что-то в том же роде. Я попенял ему за чрезмерное отчаянье. После чего он разразился очередной фантазией, коя меня встревожила. Вы же, говорю, не в трагедии, где гибель героев предопределена. Но что, ежели в его пьесе нет ни Ромео, ни Джульетты, ответил он, а затем огорошил новым вопросом: как я повел бы себя с тем, кто проник в тайны будущего?

В: Как так — проник?

О: Он не растолковал, сэр, но подал сие как притчу: дескать, посредством наук, но не колдовства некто обрел знанье обо всем, что нас ожидает. Скажем, я ему поверил, однако не лучше ль мне остаться в неведенье? Сию иносказательность я понял как нежеланье открыть истинную цель его затеи. Не скрою, сэр, я осерчал, ибо сим он вроде как признался, что обманул меня, нарушил слово. Я все ему высказал. Мистер Б. клятвенно заверил, что сие ради моего же блага, что не имеет преступного умысла, и присовокупил: встречи с некой особой он жаждет, как юноша свиданья с возлюбленной, а поэт с Музой (этак вот выразился), но до сих пор ему препятствовали.

В: Каким образом?

О: Не сказывал.

В: Но кто чинил препоны?

О: Не ведаю, сэр. Он был точно скала. «Может, дело чести?» — спросил я. В ответ мистер Б. грустно усмехнулся: тогда при нем имелся б секундант, да и не стоило забираться в этакую даль ради того, что можно разрешить в Гайд-парке. К несчастью, тут меня отозвали — мистер Бекфорд, тамошний викарий…

В: Знаю, я его допросил. Прежде вы с ним знались?

О: Нет.

В: Ну и бог с ним. Вы вернулись к мистеру Бартоломью?

О: Да, но он переменился, словно в мое отсутствие решил, что уже и без того сказал лишку. Нет, учтивость он сохранил, но стал нетерпимее к моим сомненьям. На столе лежали бумаги, в коих я углядел какие-то знаки и узоры, подобные геометрическим либо астрономическим фигурам. Сунув мне листок, он спросил: может, сие шифрованное посланье бунтовщиков к Якову Стюарту?