Книга Жестокое милосердие, страница 43 – Робин Ла Фиверс

— На что похожи эти метки?

— Словно святой обмакивает палец во тьму души преступника и делает ему помазание. Иногда метка даже показывает, каким образом человеку предстоит умереть.

— Вот, значит, как ты поймешь, кого следует сразить здесь, в Геранде, где ваши ясновидящие не смогут тебе подсказать?

Я отрицательно качаю головой:

— Мы уговорились, что в случае надобности настоятельница пришлет мне ворону. Но если я увижу метку, мне разрешено убиение.

— Mon Dieu! [13] — восклицает герцогиня и откидывается в кресле. Она смотрит на Дюваля. — Нашим тайным советникам известно об этой обители?

Дюваль пожимает плечами:

— Полагаю, с настоятельницей имеет дело только Крунар. Маршал Рье, что называется, слышал звон, а Дюнуа — в лучшем случае кривотолки, до которых охочи солдаты. Но он француз, и чисто бретонские тайны наш с вами отец навряд ли ему поверял. Что до мадам Динан, она не знает, и знать ей незачем. Вот почему я и попросил вас от нее избавиться.

Герцогиня рассматривает меня:

— Кому еще известно, что на самом деле представляет собою Исмэй?

— Только канцлеру Крунару.

— Тогда я согласна все оставить как есть. — Анна поднимается, и я поспешно вскакиваю. Она протягивает мне руку: — Милая Исмэй, я так рада, что ты теперь здесь! Как хорошо, что ты и твой святой покровитель Смерти помогаете Дювалю прикрывать мою спину!

Я целую герцогское кольцо. С ума сойти — дочь крестьянина, сеявшего репу, представлена самой государыне!

— Для меня величайшая честь служить вам, ваша светлость.

Она вновь улыбается. Все же она невероятно, просто бессовестно молода.

— Что ж, я рада приветствовать тебя при дворе. Мои бароны раздражительны и капризны — как бы твои навыки в самом деле нам не понадобились! — шутит герцогиня.

По крайней мере, я очень надеюсь, что это лишь шутка.

Я лежу в постели. В голове все еще невнятно гудят голоса царедворцев — вечер в замке был долог. Вроде бы много нового я узнала, но в сущности — совсем ничего.

Дюваль по-прежнему остается для меня загадкой. Если он изменник, как подозревают канцлер и аббатиса, то кому служит?

Он явно ненавидит и д'Альбрэ, и посланника Франции. Но если вдуматься, подобную ярость подделать достаточно просто. А вот таким свирепым защитником, каким он выступает по отношению к сестре, прикинуться куда как сложнее. Я вспоминаю его угрюмо сжатые губы и бешенство в глазах. Да из них чуть искры не летели! Он очень неплохой актер, но это даже для него слишком.

А значит…

А значит, все мои умозаключения рассыпаются в прах.

Остается предположить, что Дюваль на самом деле таков, каким хочет казаться. Верный брат и заступник, готовый костьми лечь, но короновать сестру на герцогство и благополучно выдать ее за сильного человека, способного встать рядом с ней против наседающих французов.

Похоже, что именно таким его видит юная герцогиня.

Сказав себе, что утро вечера мудренее, я закрываю глаза и гоню заведомо бесплодные мысли. И что же? Взамен передо мной возникают два розовых червя в черноте бороды — толстые, мясистые губы графа д'Альбрэ!

Гвилло. Вот кого напоминает мне д'Альбрэ. Несколько постаревшего и разжиревшего Гвилло. Вот почему от его вида и прикосновения меня аж затрясло!

Я широко раскрываю глаза в темноте спальни. Боюсь, нынче ночью меня будут мучить кошмары. Возможно, я, как раньше, увижу перед собой Гвилло, а может, меня ждет нечто новенькое, навеянное знакомством с д'Альбрэ? Поживем — увидим.

Слышу по ту сторону двери слабейший шорох, и сердце пропускает удар, а в голове вспыхивает: Дюваль!..

Тем не менее моя рука ползет под подушку, к стилету. Береженого, как говорится, бог бережет.

— Я-то думал, мы через это уже перешагнули, — раздается в потемках низкий голос Дюваля.

Я отрываю голову от подушки, чтобы определить, где он находится.

— Ты, может, и перешагнул, а вот я — нет пока.

Он ворчит:

— Как же мне это надоело!

Он движется. Угли, не до конца рассыпавшиеся в очаге, помогают проследить его путь от двери к креслу возле окна. Это еще можно перенести. Я совсем не рада его видеть — ну ничуть не рада, ни капельки! — однако спорить с ним все же лучше, чем смотреть поганые сны про Гвилло или д'Альбрэ.

— Зачем ты пришел?

— Исполнить еженощный долг по отношению к юной возлюбленной.

При этих словах я чувствую некий трепет глубоко в недрах своего естества. Что он мог бы означать?.. Я лишь понимаю, что он пугает меня ненамного меньше, чем ночные кошмары.

— Господин мой, я слишком устала для словесных ристалищ.

— И я тоже, — доносится из потемок. — Спи. Я посижу здесь часок-другой, потом уйду.

Я зеваю:

— Так долго?

Он отвечает не без лукавства:

— Надо же поддерживать репутацию.

Я тщетно силюсь понять, что он имеет в виду. Вновь зеваю и щиплю себя: я не хочу пока засыпать.

— Почему твой отец пообещал выдать дочку за графа д'Альбрэ? Невеста, за которой дают в приданое целое герцогство, могла бы рассчитывать на жениха и получше! А он… он же омерзителен!

Дюваль долгое время молчит, но наконец отвечает:

— Отец сделал это от отчаяния, желая спасти то самое герцогство. У него недоставало войск, чтобы остановить французов. Д'Альбрэ согласился вывести в поле свои полки, но поставил условие.

— Потребовал руки герцогини!

— Вот именно. Потребовал себе на ложе мою сестру.

Я попросту не нахожу слов. Оказывается, продают не только крестьянских девчонок вроде меня, но и знатных особ, разница только в цене. Меня продали за три сребреника, Анну — за герцогство, а в остальном никакой разницы нет.

— Вероятно, отец полагал, что проживет еще долго и сможет как-нибудь предотвратить этот брак, — говорит Дюваль. — По крайней мере, мне нравится так думать.

В его голосе звучит глубоко запрятанная боль, и я понимаю: он ощущает то давнее предательство так же остро, как я.

— Я не сомневаюсь, что ты прав, господин мой, — произношу тихо.

Откуда у меня вдруг появляется это желание утешить его?

— Знаешь, — говорит он, — я однажды поклялся: пусть д'Альбрэ ревет во все горло и грозит самыми страшными карами, а сестренку он получит только через мой труп!

Я против воли восхищаюсь Дювалем. Вот бы его папаша-герцог выказал хоть половину такой заботы о дочурке!