Книга Жестокое милосердие, страница 82 – Робин Ла Фиверс

— И на чем основаны их объяснения?

Дюнуа переминается, ему не по себе.

— На сегодняшнем покушении.

— Каким же образом Дюваль в нем повинен?

— Я сам за себя говорить могу, — бормочет Дюваль.

Дюнуа отвечает сразу нам обоим:

— Им кажется, что покушение явилось закономерным результатом всех решений, которые Анна с подачи Дюваля приняла за последнее время. Шашни с известными предателями Раннионом и Мартелом, появление при дворе монастырской убийцы без ведома совета, тайные переговоры с Немуром, которые кончились его смертью. Ну и наконец, кто, как не Дюваль, побудил герцогиню принародно отречься от жениховских притязаний одного из самых могущественных вельмож. И это уже не говоря об измене, задуманной твоей матерью. Они по-прежнему не верят, что ты тут ни при чем!

Дюваль никак не реагирует на длинный список своих мнимых преступлений, но последние слова Дюнуа заставляют его вскинуться:

— Кто об этом упомянул?

— Маршал Рье.

Дюваль опускает голову на руки, но что означает этот жест, временное отчаяние или крушение всех надежд, мне трудно сказать.

— Но ведь герцогиня или канцлер наверняка заступились за Дюваля перед советниками? — спрашиваю я. — Уж они-то обязаны знать, чем он руководствовался.

— Герцогиня — да, — отвечает капитан. — Но поскольку речь шла о том, не слишком ли сильно влияет на нее Дюваль, никто к ней не прислушался.

— А что канцлер Крунар? — настаиваю я. — Идея о том, чтобы ввести меня в дом Дюваля, вообще-то принадлежала ему. И он отлично знал, ради чего Дюваль встречался с Раннионом и Мартелом. К тому же канцлер голосовал за союз с Немуром и против д'Альбрэ. Он не пожелал об этом упомянуть?

— В такие подробности он не входил. Он яростно спорил, отстаивая сторону Дюваля, но поколебать их не сумел.

— Так что они собираются делать? — спрашивает Дюваль.

— Утром взять тебя под стражу. Канцлер настоял только на том, чтобы не отправлять в тюрьму, а ограничиться домашним арестом. Завтра мы снова соберемся и проголосуем за это.

Какая чудовищная несправедливость!

— Стало быть, они закрывают глаза на всех, кто открыто действовал во вред герцогине, но готовы погубить Дюваля по малейшему, ни на чем не основанному подозрению?

Дюнуа с несчастным видом косится на Дюваля.

— Наверное, — говорит он, — это оттого, что они чувствуют свою беспомощность и хотят что-нибудь предпринять. Пусть неверное, но все-таки действие.

Дюваль подает голос, словно извлекая каждое слово из опустошенного колодца своей души.

— В том-то и опасность, — говорит он. — Они будут думать, что устранили угрозу, а на самом деле это не так. Тот, кто подготовил сегодняшнее нападение, ударит снова. — Он поднимает голову и смотрит капитану в глаза. — Спасибо, что предупредил.

Их взгляды скрещиваются. Я чувствую в них что-то горько-сладкое и очень прочное. Потом Дюнуа удаляется, а Дюваль встает и начинает расхаживать перед очагом. Я жду, чтобы он заговорил, но он упорно молчит, и я сама нарушаю ставшее невыносимым молчание.

— Почему же канцлер не объяснил совету, чем ты в действительности руководствовался?

Дюваль передергивает плечами:

— Крунар — прожженный старый лис, ведущий собственную игру. Быть может, он не хотел, чтобы другие заостряли внимание на его участии во всех этих делах, чтобы и ему, чего доброго, не досталось подозрений и обвинений в измене. Хотя бы потому, что в этом случае кто позаботится о благополучии Анны? Или, может, он просто понял, что остался в меньшинстве, и не пожелал защищать заведомо проигрышное дело.

— А сам рассказывал мне, как ты нарушил обеты, — вырывается у меня.

Дюваль останавливается и вперяет в меня взгляд:

— Рассказывал, говоришь? Когда?

Я пожимаю плечами:

— Когда я очутилась у него в кабинете после собрания всех баронов.

— А мне ты ничего не сказала.

Вновь пожимаю плечами, не зная, как объяснить свое поведение. Я и сама толком не понимаю.

— Я не стала спрашивать, потому что именно этого он хотел от меня.

Дюваль невесело смеется:

— Да ты просто маленькая бунтовщица.

Мне приятны эти слова, но сейчас не до того.

— Еще мне показалось, что я не имею права расспрашивать тебя о твоем святом, ведь и я тебе о своем почти ничего не поведала.

Он долго и вдумчиво глядит на меня, и я вынуждена добавить:

— А потом сама герцогиня мне рассказала, как ты нарушил обет.

— В самом деле?

— Да. Когда я ей прислуживала после домогательств д'Альбрэ.

И вновь Дюваль долго смотрит на меня, потом отходит к шахматному столику. Я присоединяюсь к нему, и мы вместе разглядываем убогое воинство, прикрывающее белую королеву.

— Что будет, если они выведут тебя из игры? — спрашиваю я.

Дюваль изучает доску, словно силясь понять расстановку фигур:

— Тогда совсем некому будет защищать Анну. Чудище не в состоянии этого сделать, как и де Лорнэй. Не то у них положение, чтобы воздействовать на тайных советников.

— А что же Дюнуа?

— Капитан Дюнуа — человек честный и верный, он друг, о котором можно только мечтать, но политика тонких равновесий, игра престолов — все это не для него. Вот вести людей в бой и выигрывать войны, тут без него никак.

Я смотрю на шахматную доску. Бедная герцогиня! Как же мало ее советники склонны думать о ее личном благополучии!

— Значит, — говорю я, — надо сделать так, чтобы до тебя не добрались.

— Но если я пущусь в бега, исход будет тот же, не так ли? Они составили отличный план! Не исключаю, они даже хотели, чтобы Дюнуа мне все рассказал. Если меня арестуют или я сам сбегу из дворца, Анне я уже ничем помочь не смогу. Вот разве что…

И Дюваль постукивает себя пальцем по подбородку.

— Разве что? — спрашиваю нетерпеливо.

Он поворачивается ко мне, глаза разгораются нечестивым весельем.

— Разве что мы отыщем способ удалить меня, на самом деле не удаляя! Пусть думают, что я ударился в бега, тогда как я останусь!

— Ты хочешь переодеться? Но тебя слишком хорошо знают в лицо.

— Нет. Я спрячусь у них прямо под носом! — Дюваль смотрит в огонь. Нет, не в огонь, а на стену подле камина. — Здесь, в замке, немало тайных ходов. Когда страна часто воюет, в герцогских дворцах обязательно устраивают скрытые лазейки для возможного бегства.

— Ты собираешься забиться в одну из таких нор и жить в ней?

Он пожимает плечами: