Онлайн книга «Катрин Блюм»
|
— Да, клянусь Богом, это я, — сказал он, — я пришел узнать, не умер ли ты от внезапного апоплексического удара! — Нет еще, — улыбаясь уголками губ, ответил Бернар. — Тогда — в путь! — воскликнул Франсуа. — Робино, Лафей, Лаженесс и Бертелин уже собрались у Прыжка Оленя, и если старый ворчун застанет нас здесь, когда вернется, то охотиться будут не на кабана, а на нас! — Да, но… Подойди сюда! — сказал Бернар. Эти слова были произнесены резким и повелительным тоном, что было необычно для Бернара, и это удивило Франсуа. Но заметив, как побледнел Бернар и как исказились черты его лица, и догадавшись, что письмо, которое он держал в руке, было причиной изменений, которые отразились на лице и в поведении молодого человека, он приблизился, улыбаясь и волнуясь одновременно. Приставив руку к своей форменной фуражке так, как это делают военные, он сказал: — Я здесь, мой повелитель! Заметив, что взгляд Франсуа прикован к письму, Бернар, заложив за спину руку, в которой держал письмо, и, положив другую на плечо Франсуа, спросил: — Что ты думаешь о Парижанине? — Об этом молодом человеке, который живет у мсье Рэзэна, торговца лесом? — Да, о нем! Франсуа кивнул головой и восхищенно прищелкнул языком. — Я бы сказал, что он хорошо одет, — ответил он, — и как мне кажется, всегда по последней моде! — Речь идет не о его костюме! — Следовательно, речь идет о внешности? О, Боже мой! Это красивый молодой человек, ничего не скажешь! И Франсуа снова сделал восхищенный жест. — Я не говорю о его внешности, — сказал Бернар с нетерпением, — я говорю о его нравственном облике! — О нравственном облике? — воскликнул Франсуа, внезапно изменив интонацию, что доказывало, что как только речь заходила о нравственности этого человека, то его мнение сразу менялось. — Да, о его моральных качествах, — повторил Бернар. — Ну, — сказал Франсуа, — я бы сказал, что он был бы не способен найти корову матушки Ватрен, если она вдруг потеряется в поле Метар, хотя корова оставляет после себя довольно заметный след! — Да, но он вполне способен поднять лань, пуститься в погоню и преследовать ее, пока не настигнет, особенно если эта лань носит чепчик и юбку! При этих словах на лице Франсуа появилась веселая улыбка, причина которой не вызывала сомнений. — О, Боже мой, в этом смысле он имеет репутацию прекрасного охотника! — Да, — сказал Бернар, сжимая кулаки, — но пусть он лучше не охотится на моих землях, или горе этому браконьеру! Бернар произнес эти слова с такой угрозой в голосе, что Франсуа посмотрел на него в растерянности. — Эй, — сказал он, — что с тобой? — Подойди сюда! — сказал Бернар. Молодой человек повиновался. Бернар одной рукой обнял своего товарища, а другой — поднес письмо Шолле к его глазам. — Что ты скажешь об этом письме? — спросил он. Франсуа посмотрел сначала на Бернара, затем на письмо, а потом начал читать: «Дорогая Катрин!» — О! — сказал он, прерывая чтение. — Твоя кузина! — Да! — сказал Бернар. — Понятно, но мне все-таки кажется, что язык бы у него не сломался, если бы он назвал ее мадемуазель Катрин, как все делают! — Да, поначалу… но подожди, ты еще не дочитал! Франсуа продолжил чтение, постепенно понимая, о чем идет речь. «Дорогая Катрин! Я узнал, что вы возвращаетесь после продолжительного отсутствия, во время которого я вас едва видел, когда ненадолго приезжал в Париж, и даже не мог поговорить с вами. Мне кажется, что не имеет смысла говорить вам, что в течение этого времени Ваш милый образ не выходил у меня из головы, и я все дни и ночи напролет думал о вас. И я еще раз хочу повторить вам то, что уже писал: я поеду вам навстречу по направлению к Гондревилю, и надеюсь, что найду вас после возвращения более разумной, чем до вашего отъезда, и что воздух Парижа заставил вас забыть об этом дуралее Бернаре Ватрене. Ваш верный обожатель Луи Шолле» — О! — воскликнул Франсуа, — так это написал Парижанин? — Как видишь! Этого дуралея Бернара Ватрена! Ты только послушай! — Ах да! Но… а мадемуазель Катрин? — Да, вот именно, Франсуа: а мадемуазель Катрин? — Ты думаешь, что он поехал ее встречать? — А почему бы и нет? Эти городские щеголи ни перед чем не остановятся! Да и зачем стесняться такой деревенщины, как я! — Ну, а ты-то что скажешь? — Я? Теперь?! — Боже мой! Уж ты-то знаешь, какие у вас отношения с мадемуазель Катрин! — Я это знал до ее отъезда, но теперь, после ее почти двух летнего пребывания в Париже, кто знает? — Но ты же ездил ее навещать! — Всего лишь два раза, но уже восемь месяцев, как я ее не видел… А за восемь месяцев в голове у девушки бывает столько разных мыслей! — Боже мой, что за мрачные мысли! — воскликнул Франсуа. — Я знаю мадемуазель Катрин, и я отвечаю за нее! — добавил он уверенно. — Франсуа, Франсуа, даже лучшая из женщин, если и не лгунья, то, по крайней мере, кокетка! Эти восемнадцать месяцев пребывания в Париже… Ах! — Я тебе повторяю, что ты найдешь ее по возвращении такой же, как и до отъезда — верной и смелой! — О, если она только сядет в его экипаж, то я… — воскликнул Бернар с угрозой в голосе. — Тогда что? — спросил Франсуа с испугом. — Эти две пули, — сказал Бернар, доставая из кармана две пули, которые он пометил крестиком с помощью ножа Матье, — эти две пули, которые я пометил условным знаком для охоты на кабана… — И что? — Одна из них будет предназначена ему, а другая — мне! И, вставив обе пули в ствол ружья, он закрепил их с помощью пыжей. — Подойди сюда, Франсуа! — сказал он. — Ах, Бернар, Бернар! — попытался было возразить молодой человек. — Я тебе сказал, подойди сюда! — угрожающе закричал Бер нар. — Ты слышишь, Франсуа?! И он с силой увлек его за собой, но внезапно остановился, услышав за дверью шаги своей матери. — Моя мать, — прошептал он. — А, старушка! — сказал Франсуа, облегченно вздохнув и потирая руки: он надеялся, что присутствие матери заставит Бернара изменить свои ужасные намерения. Добрая женщина вошла с улыбкой на устах, держа в руках чашечку кофе на блюдечке, на котором, как обычно, лежали два поджаренных кусочка хлеба. |