Онлайн книга «Катрин Блюм»
|
И бедная женщина разразилась рыданиями. В этот момент Моликар затянул свою любимую песенку, что свидетельствовало о том, что он был абсолютно пьян. Он запел: Если б рос в моем саду Ну хоть кустик винограда… Эта песня, которая звучала как насмешка над горем матушки Теллье, внезапной болью отдалась в сердце Бернара, который, несмотря на кажущееся равнодушие, воспринял его близко к сердцу. — Замолчи! — закричал он. Но Моликар, не обращая никакого внимания на его слова, снова начал: Если б рос в моем саду… — Замолчи! — повторил молодой человек с угрозой в голосе. — А почему я должен замолчать? — спросил Моликар. — Ты разве не слышишь, что говорит эта женщина? Она оплакивает своего погибшего сына! — А, действительно, — сказал Моликар, — я буду петь тише! — И вполголоса он продолжал: Если б рос… — Ни тише, ни громче! — закричал Бернар. — Замолчи или убирайся отсюда! — О, — сказал Моликар, — в таком случае я ухожу. Я люблю те трактиры, где смеются, а не те, где плачут. Матушка Теллье, — позвал он, ударив ладонью по столу, — получите с меня! — Иди, — сказал Бернар, — я оплачу твой счет, оставь нас! — Прекрасно! — ответил Моликар и, шатаясь, встал из-за стола. — О большем я и не мечтаю! — И, натыкаясь на деревья, он пошел в лес, распевая все громче и громче по мере того, как удалялся: Если б рос в моем саду Ну хоть кустик винограда… Бернар посмотрел ему вслед и повернулся к хозяйке, которая продолжала плакать. — Да, вы правы, матушка Теллье: что ушло, того уже не вернешь! Но я бы хотел, чтобы ваш сын был жив, я сам с удовольствием оказался бы на его месте! — Да хранит вас Бог! — воскликнула добрая женщина. — Что вы такое говорите, мсье Бернар! — Да, клянусь вам! — У вас такие замечательные родители! — сказала она. — Если бы вы знали, какое горе для родителей потерять своего единственного ребенка, то вы бы никогда это не сказали! Бернар попытался что-то написать, но не смог. Рука у него дрожала, и он не мог вывести ни одной буквы. — Нет, я не могу, не могу! — воскликнул он, бросая перо. — В самом деле, — сказала хозяйка, — вы дрожите как в лихорадке! — Послушайте, матушка Теллье: окажите мне одну услугу! — попросил Бернар. — О, с удовольствием, мсье Бернар! — сказала добрая женщина. — Какую? — Отсюда не так уж далеко до Нового дома по дороге в Суассон, не так ли? — Да, это примерно четверть часа быстрой ходьбы. — Окажите мне любезность, сходите туда и простите, что причиняю вам беспокойство! — Говорите, что я должна сделать. — Сходите туда и вызовите Катрин. — Так она уже вернулась? — Да, сегодня утром. Скажите ей, что я ей скоро напишу. — Может быть, вы ей сейчас напишете? — Лучше завтра, сейчас у меня дрожат руки! — Вы уезжаете? — Да, говорят, что мы вступаем в войну с Алжиром. — Но какое это имеет отношение к вам, ведь вы же вытянули белый билет! — Вы ведь сходите, куда я вас прошу, матушка Теллье? — Я иду сейчас же, мсье Бернар, но… — Но что? — А ваши родители? — А потом вы сходите к моим родителям. — Что я должна им передать? — Ничего. — Как? Ничего? — Нет, только скажите им, что я заходил к вам, что они меня больше никогда не увидят, и что я прощаюсь с ними. — Прощаетесь с ними?! — вскричала матушка Теллье. — Скажите им, чтобы они заботились о Катрин, что я буду благодарен им за все, что они для нее сделают. И если меня убьют, как вашего бедного Антуана, то я прошу их сделать ее своей наследницей. — И, потеряв последние силы, молодой человек со стоном опустил голову на руки. Матушка Теллье с жалостью смотрела на него. — Хорошо, мсье Бернар, — сказала она. — Уже темнеет, и посетителей не так уж много, так что Бабет вполне с ними справится. Я бегу в Новый дом! — и тихо добавила: — Мне кажется, что нужно помочь бедному мальчику! Вдалеке слышался пьяный голос Моликара, который пел: Если б рос в моем саду Ну хоть кустик винограда… Несколько минут Бернар сидел, погруженный в тяжелые грустные размышления, вдруг он резко вздрогнул и, подняв голову, прошептал: — Мужайся, Бернар! Еще один стакан и нужно уходить! - — Ну, а я бы просто так не ушел! — произнес позади Бернара голос, от звука которого его бросило в дрожь. Бернар обернулся, хотя и так узнал, чей это голос. — Это ты, Матье? — спросил он. — Да, это я, ответил бродяга. — Что ты сказал? — Разве вы не слышали? Видимо, вы стали туги на ухо! — Я слышал, но не понял, — Ну, что же, тогда я повторю! — Повтори! — Я сказал, что на вашем месте я бы так просто не ушел. — Ты бы просто так не ушел? — Я бы не ушел, пока… ну, достаточно, вы уже слышали. — Пока, что? — Пока я не отомстил им обоим. Слово сказано! — Что? Кому? — Одному и другому, ему и ей! — Разве я могу мстить отцу и матери? — спросил Бернар, пожимая плечами. — Разве дело в них? Разве они виноваты? — А о ком же тогда ты говоришь? — — О Парижанине и мадемуазель Катрин! — О Катрин и мсье Шолле! — вскричал Бернар, вскочив на ноги, как будто его ужалила змея. — Да. — Матье! Матье! — Ну вот! Опять ничего нельзя сказать! — Почему? — Да потому, что мне опять попадет, если я что-нибудь скажу! — Нет, нет, Матье, клянусь тебе! Говори! — Но разве вы не догадываетесь? — удивился Матье. — О чем я должен догадываться? Говори, повторяю тебе! — Черт возьми, сказал бродяга, — зачем нужен ум и образование, если все равно остаешься глухим и слепым.? — Матье! — воскликнул Бернар. — Ты видел или слышал что-нибудь? |