Книга Олимпия Клевская, страница 183 – Александр Дюма

— Я вас понимаю, — печально сказал молодой человек, — вполне естественно, что вы предубеждены против меня; но, выслушав мой рассказ, вы убедитесь, что я не сумасшедший.

— Что ж, в таком случае, — отвечал Шанмеле, — если вы не безумец, объясните, что за странное сцепление обстоятельств привело вас в Шарантон.

— Отошлите этого человека.

Шанмеле, не колеблясь, жестом приказал стражнику отойти на расстояние, при котором их голоса не могли до него доноситься.

И тогда Баньер поведал ему историю всех своих злоключений начиная с того вечера, когда он вместо него сыграл на сцене роль Ирода.

Он рассказал о своем побеге с Олимпией, покинутой графом де Майи; описал их пребывание в Лионе и свой арест в этом городе по ходатайству иезуитов, из монастыря которых ему удалось ускользнуть. Затем он перешел к событиям, последовавшим за его дезертирством из полка, вплоть до того дня, когда его задержали у входа во Французскую комедию. Рассказ его был таким последовательным и говорил он с такой горячностью и таким чувством меры, что, когда он произнес последнюю фразу, аббат воскликнул:

— Этот человек не более помешан, чем я!

— О, не правда ли, господин де Шанмеле? — вскричал Баньер. — Не правда ли, я вовсе не сумасшедший?

— Я поклянусь в этом! Я за это поручусь!

— Спасибо! — сказал Баньер. — Господь послал мне то, о чем я молил его с той самой минуты как попал сюда: беспристрастного человека, способного меня выслушать и произнести свое суждение. И вот ведь, я просил у Бога послать чужого, а он посылает мне друга.

— О да, мой дорогой Баньер, истинного друга.

— Но теперь ваша очередь, — спросил узник, — скажите, как вы оказались здесь и в этом облачении?

— Призвание, любезнейший господин Баньер.

— Ах, правый Боже! Ну да, призвание, направленное в сторону, противоположную моему, — с грустной усмешкой заметил бедный Баньер.

— Вот именно. Подобно тому как вы заменили меня и присвоили мой театральный костюм, я занял ваше место и облачился в ваш монашеский наряд.

— Того самого монастыря, который я покинул?

— Того самого, что вы покинули, причем я стал любимцем преподобного отца-настоятеля.

— Ах, в этом отношении, мой дорогой господин де Шанмеле, ваша участь совершенно противоположна моей, — заметил Баньер.

— А поскольку я ничего так не хотел, как оставить сцену, и поскольку мой отказ от этого проклятого Богом искусства был для Церкви большой победой, меня наставляли на путь истинный, меня приняли, меня возвысили и, наконец, меня пристроили.

— Увы! Скверная должность, мой любезный аббат.

— Да, вы правы, я и сам знаю, что на нее смотрят как на худшую из всех возможных; никто ее не захотел, один я согласился, вот и получил ее.

— Если бы я не был еще большим неудачником, я бы сказал: «Вы совершили ошибку, мой милый аббат».

— Мне столько нужно искупить, брат мой! — с сокрушенным видом заявил Шанмеле. — Я же был более чем на три четверти проклят.

— Вот дьявол! Если так считать, — с печальной улыбкой заметил Баньер, — то я уже проклят с головы до пят.

— Полно! Полно! — произнес аббат.

— Но я, — продолжал Баньер, обращая взор к Небесам, — больше вас уповаю на милосердие Господа; он заставил меня слишком много выстрадать в этой жизни, чтобы и после смерти подвергать таким же испытаниям.

— Не ропщите на Бога, брат мой, — сказал Шанмеле, радуясь поводу приступить к проповеди.

— Я более не ропщу с той минуты, как снова обрел вас, дорогой аббат, — мягко возразил Баньер.

— Господь посылает вам испытание, сын мой.

— Да, жесточайшее испытание.

— Это потому, что у Господа своя цель.

— Да с какой же, по-вашему, целью Богу нужно мучить такого бедного малого, как я?

— Он желает, чтобы вы отринули греховную страсть.

— Какую страсть?

— Страсть, которую вы питаете к Олимпии.

— Мою любовь к Олимпии? Это мою любовь к Олимпии вы называете греховной страстью? Мне — отринуть эту любовь? Да пусть лучше я проведу всю мою жизнь в роли умалишенного, пусть меня вынудят на веки вечные остаться узником, пусть избивают, хлещут плетьми, истязают так, как избивают, хлещут и истязают тех несчастных, чьи вопли доносятся до моих ушей, но я никогда, ни за что не откажусь от моей любви к Олимпии! Лучше смерть! Лучше вечное проклятие!

— Ну-ну, брат мой! — успокаивал его Шанмеле. — Вы впадаете в заблуждение; вас примут за безумца.

— Да, правда, — удрученно поник головой Баньер. — Но что вы хотите, сударь? Я так люблю эту женщину, что никакая сила в мире не заставит меня ее забыть.

— Даже сам Господь?

— Даже она сама.

— А между тем, мой дорогой Баньер, мне кажется, что именно ей вы обязаны всеми вашими невзгодами.

— Да, конечно, она всему виной; да, она меня предала; да, она меня забыла; да, быть может, это она решила, чтобы я оказался в тюрьме, и таким образом избавилась от меня. Что ж, какова бы ни была эта женщина, я благословляю ее, какова бы она ни была, я ее люблю! О! Если бы вы только могли сказать мне, где она сейчас, как она? Вы же знали ее.

— Я прибыл из Лиона, — отвечал Шанмеле.

— И к тому же, — вздохнул Баньер с видом человека, теряющего последнюю надежду, — к тому же вы порвали с театром.

— Ах, Боже мой, да, но между тем там остались люди, с которыми я поддерживаю знакомство, чтобы попытаться привести этих грешников к Господу.

— Это будет непросто, — сказал Баньер, качая головой.

— Ну, я надеюсь на то, что не все влюблены в Олимпию; к тому же, — прибавил Шанмеле, подвигаясь поближе к Баньеру, словно готовился открыть ему секрет, — у меня есть план.

— Какой? — спросил Баньер.

— Я воспользуюсь их суетными интересами, посредством которых попытаюсь мало-помалу привести их в лоно Господне.

— Гм! — озадаченно пробормотал Баньер.

— Я вот что сделаю, — продолжал Шанмеле, упиваясь лестной для новообращенного члена ордена возможностью изложить свои планы спасения заблудших душ. — У меня есть, осмелюсь так выразиться, друг, хотя он герцог и пэр; я имею в виду господина герцога де Пекиньи, капитана гвардейцев его величества, дворянина королевских покоев, имеющего неограниченную власть над актерами.

— О-о, вот это прекрасное знакомство, дорогой аббат! Человек, который устраивает дебюты, тот, по чьему распоряжению подписываются ангажементы, тот, кто распределяет роли! О, что у вас за прекрасное знакомство, повторяю вам! Вы счастливчик!