Книга Олимпия Клевская, страница 198 – Александр Дюма

— А, и вы туда же! — вскричал Майи. — Ладно же, я вас поймал и держу крепко. О, вы уж от меня не ускользнете!

— Боже меня сохрани, — улыбнулся герцог. — Зачем мне ускользать от человека, которому я хочу принести лишь мои сердечные поздравления?

— Отойдемте в сторонку, — предложил граф.

— Что ж, давайте.

И Майи повлек свою добычу в дальний угол залы.

— Что со мной происходит? — спросил он.

— Происходит то, что вы подняли повсюду целую бурю.

— С какой стати?

— Черт возьми! Вам завидуют.

— Завидуют чему?

— Вашему назначению.

— Моему назначению?

— Ну, не станете же вы притворяться, будто ничего не знаете!

— Клянусь жизнью! Герцог, честью клянусь! Слово дворянина! Я ничего не понимаю из того, что мне пытаются сказать.

— Да ну, быть того не может! — воскликнул герцог, разыгрывая удивление.

— Нет, может. Я только понял, что королева меня о чем-то предупреждала, Пекиньи меня дразнил, господин де Флёри со мной жеманничал, король мне улыбнулся, все со мной беседовали, все говорили одно и то же. Я догадался, что речь шла о милости… но о какой? Вот этого я не знаю.

— Как? Вам неизвестно, о чем королева просила за вас сегодня утром господина де Флёри?

— Нет.

— Как? Вы не знаете, о чем сегодня же утром господин де Флёри просил короля?

— Нет.

— Как? Вы не знаете, какую бумагу относительно вас король подписал сегодня утром?

— Нет.

— Что ж, мой любезный граф, — произнес Ришелье с превосходно разыгранным добродушием, — я счастлив быть первым из тех, от кого вы услышите поздравления, притом основанные на знании дела.

— Да с чем поздравления? Ведь, сказать по правде, я извелся от этой неизвестности!

— С вашим назначением.

— Каким назначением?

— Посла.

— Меня? Послом? — Да.

— И куда же?

— В Вену! Это назначение, из-за которого, несомненно, с полсотни человек просто умрут от злости.

— Будь я проклят! — вскричал Майи. — Я умру первый, если вы, конечно, не пошутили, герцог.

— Ну-ну, граф! Это вы сами шутник.

— Ох, я настолько не шучу, что просто задыхаюсь.

— И верно, вы так побледнели!

— Я больше не могу сдерживаться, я вне себя…

— От восторга?

— От ярости!

— Вот еще!

— О, даже при мысли, что меня подобным образом разыгрывают, я так бешусь, что готов лопнуть! Представляете, что было бы, окажись это правдой?

— Ах, граф, уж со мной-то вам не стоило бы хитрить. Ну, полно.

— Да говорю же, я не хочу!

— Однако ваш аттестат у меня в кармане.

— Мой аттестат? — Да.

— Посольский? — Да.

— Меня отправляют в Вену? — Да.

— О!

— А доказательство, — продолжал Ришелье, извлекая из кармана бумагу с королевскими гербами, — вот оно.

У Майи потемнело в глазах.

— Как вы понимаете, — с самым невозмутимым спокойствием произнес Ришелье, — я слишком верный подданный его величества, чтобы не проявлять интереса к вам.

— Так это, стало быть, вам я обязан этим назначением?

— В немалой степени — да, мой дорогой граф.

— А по какому праву, я вас спрашиваю, вы, герцог, вмешиваетесь в мои дела?

— Говорю же вам: нет такой нескромности, которой я бы не совершил ради того, чтобы послужить королю.

— Господин герцог, то, что вы сделали, — величайшее неприличие!

— Да какое здесь величайшее неприличие, если я, будучи облечен миссией столь важной, как посольство, да при том еще в Вене, позаботился о том, чтобы найти себе преемника?

— Господин герцог, ваш поступок ужасен.

— Разве это так ужасно, что я, имея единственного настоящего друга, уступаю ему свое содержание, свое место — лучшее из всех высших государственных должностей?

— О Боже мой, кого мне винить в этом! — в отчаянии простонал Майи.

— Полно, мой дорогой граф, успокойтесь.

— Успокоиться?!

— И для начала возьмите ваш аттестат.

— Скорее я отрублю себе руку.

— Как? Вы отказываетесь от подобной чести? Да вы с ума сошли, милейший граф?

Эти последние слова Ришелье произнес до того выразительно, с таким высочайшим почтением к той благоговейной тишине, которая царила в зале, что Майи затрепетал от страха перед скандалом и остыл, словно кусок раскаленного железа, опущенный в воду.

Лукавый царедворец сумел-таки убедить этого человека.

Чувствуя, что он его припугнул, герцог снова протянул Майи его аттестат.

— Да берите же, дорогой граф, — сказал он.

— Никогда! Говорю вам, никогда!

— Значит, вы отказываетесь? Черт побери, дело серьезное! Надо незамедлительно объявить об этом кардиналу, чтобы он принял меры.

— Одну минуту, сударь, — прошептал Майи (даже жене стало жаль его, так очевидны были сейчас его страдания). — Одну секунду! Пощадите меня.

— О-о! Вы же приняли решение.

— Нет, сударь, нет; ведь в конечном счете король есть король, и если я откажусь от милости, которую ему было угодно мне оказать, полагаю, вы позволите мне сделать это по-своему.

— Да какого черта, сударь? — вскричал Ришелье. — Вас не сделают послом против вашей воли, будьте покойны! Скажите ему просто, что вы не хотите уезжать, и вы не поедете.

— Не сообщите ли вы ему это сами, господин герцог? — промолвил Майи, и глаза его запылали.

— Я — нет уж, а вы, ревнивец, извольте это сделать сами!

Эти последние слова были ужасны, они пронзили Майи до мозга костей.

— Господин герцог, — сказал он Ришелье, — вы причинили мне, не знаю, из каких соображений, одну из самых тяжких невзгод, которую может человек доставить ближнему своему. Господин герцог, Бог не вознаградит вас за это.

— Помилуйте, мой милый граф, Бог во всем этом не замешан. Вы злитесь, и напрасно: я же считал, что оказываю вам услугу.

— Вы всерьез говорите мне подобную гнусность, господин герцог?

— Прелестно! Вы произносите грубые слова в гостях у короля, в десяти шагах от королевы?