Онлайн книга «Прекрасная обманщица»
У нее было предостаточно времени, чтобы хорошенько поразмыслить о Юэне Макнабе. Кэтрин знала его всю свою жизнь, и он ей никогда не нравился. Он был четвертым из семерых сыновей в хорошей семье, состоявшей из порядочных и набожных приверженцев епископальной церкви. [24] Все остальные дети стали гордостью своих чопорных и строгих родителей, а вот Юэн всегда был паршивой овцой в семье и с самого детства отличался жестокостью. Как-то раз, когда Кэтрин была еще совсем маленькой, она укусила его за коленку, увидев, как он зверски избивает лошадь. Ни он, ни она в глубине души так и не забыли этот давний случай и не простили друг друга, но после гибели Майкла Юэн начал откровенно и нагло ухаживать за нею, вернее, домогаться ее самым оскорбительным и непристойным образом. Женщины всегда становились для него легкой добычей, и он презирал их за это. Ей казалось, что он преследует ее так упорно лишь по одной причине: она никогда не скрывала своего отвращения к нему. Его привлекала именно ее неприязнь. Кэтрин ни за что на свете не стала бы поддерживать с ним никаких отношений, будь он хоть трижды кузеном Майкла, если бы только Юэн не оказался таким богатым источником полезных сведений о движении северных кланов, о политических настроениях в южной части Шотландии, о развитии революции в целом. Она знала, что у него есть друзья, находящиеся в самой гуще событий, и что он сам не раз выполнял секретные задания якобитов. Когда ее отец погиб, и она решила принять непосредственное участие в восстании, ей поневоле пришлось обратиться к Юэну за советом, а он познакомил ее с Оуэном Кэткартом. Оуэн Кэткарт. Это он придумал план с похищением документов, из-за которого она теперь оказалась в безвыходном положении. Как только они сделают привал и отойдут подальше от Бэрка, она спросит у Юэна, где сейчас Оуэн Кэткарт и знает ли он о том, что с ней случилось. Кэтрин надеялась, что Оуэна не арестовали. Он показался ей человеком расчетливым и холодным, но она ни на минуту не сомневалась в его порядочности, равно как и в его искренней преданности делу Стюартов. Это выгодно отличало его от Юэна, для которого, по глубокому убеждению Кэтрин, революция была всего лишь предлогом, позволявшим ему вести разгульную и бесчестную жизнь. День уже начал клониться к закату, стало смеркаться, а они все ехали и ехали. Кэтрин думала, что они остановятся в Пенрите, но нет, Юэн даже не сбавил шаг. Она с трудом держалась в седле от усталости и в сгущающихся сумерках еле различала колеи на дороге, когда Макнаб наконец окликнул ее и объявил привал. По его указанию она повернула лошадь на грунтовую аллею, по обеим сторонам которой тянулись высокие кусты живой изгороди, безлиственные в это время года, и вскоре выехала к стоявшему на поляне сельскому домику с хозяйственными пристройками сзади. В одном из окон горел свет, из трубы над крышей вился дымок. Юэн велел Бэрку спешиться и передал свой пистолет Кэтрин. Он как раз связывал Бэрку руки за спиной, когда дверь коттеджа распахнулась и на пороге появился человек. – Привет, это я, Юэн! – окликнул хозяина Макнаб. – Не выходите, я сейчас приду! Покончив с веревкой, он толкнул Бэрка назад, к его лошади. – Ни с места, – прозвучал короткий приказ. – Кэтти, пристрели его, если начнет дурить. С этими словами Юэн направился к дому. Кэтрин осторожно слезла с лошади и взяла ее под уздцы, надеясь, что в полутьме Бэрку не видно, лежит ее палец на спусковом крючке или нет. Она направила на него пистолет, стараясь придать себе решимости. – Не пытайся что-либо предпринять. Предупреждение прозвучало фальшиво даже в ее собственных ушах: что он мог сделать, стоя со связанными руками в шести шагах от нее? – У меня и в мыслях не было, – устало ответил Бэрк, ссутулив плечи, чтобы хоть немного облегчить боль в спине, – пытаться что-либо предпринимать. – Значит, ты веришь, что я в тебя выстрелю? – С величайшим удовольствием. Да и прицелишься, надо полагать, получше, чем в прошлый раз. Кэтрин судорожно сглотнула: – Несомненно. – Но, может быть, ты по доброте душевной уступишь эту привилегию своему галантному кавалеру, Кэт? – Возможно. Она попыталась небрежно пожать плечами. – Я думаю, так оно и будет, – продолжал Бэрк. – Хотя вряд ли ты откажешь себе в удовольствии понаблюдать, как он это сделает. Твое великодушие не простирается столь далеко. Тебе же приятно будет посмотреть, как я умираю? – Бэрк, ради всего святого… Кэтрин запнулась, не зная, что сказать. Ей хотелось все ему объяснить, но это было невозможно. – Неужели мы не можем хотя бы поговорить друг с другом по-человечески? – умоляюще попросила она, машинально проводя рукой по волосам. – Осталось потерпеть всего лишь сутки, а потом мы расстанемся навсегда. – По-человечески? – Его рот презрительно скривился. – Мне трудно беседовать по-человечески, когда на меня наставлен пистолет, милая. А ты всерьез полагаешь, что мы могли бы стать друзьями? Зачем? Чтобы успокоить свою совесть? – Нет, я… – Избавь меня от объяснений. Для меня друзья – это одно, а враги – совсем другое, и я стараюсь их не путать. И если по моей ноге поползет змея, я не стану приглашать ее погреться у меня на груди. И опять Кэтрин судорожно перевела дух. – Я не заслуживаю такой жестокости. Ты и я… – Что ты называешь жестокостью, Кэт? Несмотря на все его громадное самообладание, во взоре Бэрка полыхнуло бешенство. – Развяжи мне руки, и я покажу тебе, что такое жестокость. Ну давай, попробуй! С каким удовольствием я взял бы тебя за горло и свернул тебе шею! Она отшатнулась, мотнув головой, как будто он ее ударил. В темноте Бэрк не мог разобрать, что выражает ее взгляд, но страдание явственно проступило даже в уголках напряженно сжатого рта. Ему, вероятно, следовало радоваться этому, но он, напротив, почувствовал себя совсем скверно. Как ни удивительно, даже теперь ему, все еще хотелось к ней прикоснуться, и не для того, чтобы причинить боль, нет, он стремился ее утешить, стереть с ее лица это страдальческое выражение. Глядя, как она пытается овладеть собой, удерживая в руке пистолет, под тяжестью которого дрожала ее тонкая кисть, он вдруг сказал неожиданно для самого себя: – Ладно, давай поговорим по-человечески. Как ты сама сказала, это ненадолго. Полагаю, еще день я смогу потерпеть. Кэтрин смигнула слезы и встретилась с ним глазами. – Ты правду говоришь? – спросила она с такой робкой надеждой в голосе, что его сердце растаяло. – Да, я говорю правду. Но взамен ты должна кое-что для меня сделать. Он уже видел у нее за плечом выходящего из дома и направляющегося к ним Юэна. |