Онлайн книга «Жених для ящерицы»
|
– Я вообще люблю готовить. – Дима, – не выдержала я, – не понимаю, чего твоей жене не хватало? – Я же тебе объяснял. – Дим, а почему у вас детей не было? Тихомиров с сомнением посмотрел на меня, будто пытаясь оценить, стою я его откровенности, можно мне доверять или нет. Взгляд зеленых глаз обратился вовнутрь. – Я не хотел иметь детей, – приняв решение на мой счет, признался он. – Ну, наконец-то! – В каком смысле? – Да я все думала: в чем подвох? Не может человек состоять из одних достоинств! Уже начала комплексовать рядом с тобой! – Витюша, я не хотел детей с бывшей женой. Тогда я был абсолютно равнодушен к детям и был уверен, что я ущербный, что у меня не развит отцовский инстинкт. – Как это? Откуда ты мог знать? – с подозрением уставилась я на Тихомирова. – Не важно. Лучше скажи, не было больше писем от анонима? – уклонился от ответа Дима. Я покраснела: – Нет. – Хорошо. Вот уж не знаю, хорошо или нет! Человека корежит и плющит, он страдает в одиночку, доверяет чувства бумаге, вместо того чтобы открыть мне сердце… Вечерело, когда я с романом в руках покачивалась в гамаке возле рокария и мечтательно рассматривала камни и растения. Только что Рэй сделал открытие, что жизнь без Франчески – не жизнь вовсе, а недоразумение. Рэю помогла прозреть всего одна ночь с Франческой. Где-то я читала, что если мужчина испытывает к женщине после близости нежные чувства, значит, у него с ней все серьезно. Вот что меня напрягало в отношениях с противоположным полом – я боялась именно этого момента. Степан Переверзев слинял как раз после близости. Загадочная душа Степана так и осталась для меня загадкой: зачем было огород городить, уверять в любви до гроба, дарить сувениры, покупать билеты в цирк и в кино? Коллекционер… Ну ее, эту любовь. Другое дело – донор. Если ничего, кроме зачатия, не ждешь, то не важно, какие слова произнесет после близости партнер, может, вообще ничего не скажет, может, сморозит глупость или пошлость – не важно. Ты понимаешь, что это чужой человек, а к чужому какие претензии? Никаких. Другое дело – любимый… У любимого нет права на ошибку. Печальные мысли прервал шорох в малиннике. В саду кто-то был. – Дима? – Никто не отозвался, я прокашлялась и повторила: – Дима? Шорох приблизился. – Тихон! – громче позвала я. – Степан? В ответ зашуршал гравий под чьими-то осторожными шагами. С бьющимся сердцем я вскочила с места и увидела… Француза. Легкая небритость, белая рубашка поло, белые джинсы, светло-коричневые мокасины и в тон обуви ремень. Ммм, мужчина с обложки глянцевого журнала. – Всех вспомнила? – с подозрением оглядывая меня с головы до ног, надулся Француз. – Максим Петрович? – все еще не верила я. – Витольда, я не могу больше без тебя! – в театральном жесте подняв руки, произнес мой несостоявшийся босс, чем моментально пробудил во мне аналитические способности. – Особенно перед судебным разбирательством, – с пониманием кивнула я, ужасаясь своему цинизму. – Как вы вошли? – Калитка не заперта, – с обидой объяснил Француз. – Витольда, ну как ты можешь? Хотя, конечно, ты вправе подозревать меня в сговоре с этим аферистом, Жуковым, но клянусь, я понятия не имел, что он затеял! Для меня очень важно, чтобы ты узнала: я сам – жертва его махинаций. Француз приблизился ко мне, я уловила тонкий аромат туалетной воды. В такую жару, в такой драматический момент жизни выглядеть как сэр Томас Шон Коннери? Высший пилотаж! – Витольда, – прошептал искуситель, лишая меня воли гипнотическим взглядом. – Максим Петрович, – отчаянно сопротивляясь демоническому обаянию, прохрипела я, – хотите выпить? – Я за рулем. – А разве вы не останетесь? Цыганские глаза зажглись нестерпимым блеском, сумасшедшие губы приоткрылись в улыбке, которая не оставляла шансов на выживание. – Пошло все к черту! Я остаюсь! – трагическим шепотом возвестил Француз. Можно подумать, я требовала отказаться от царского престола в пользу конкурирующей династической фамилии! – Идемте в дом, – предложила я, – лучше, чтобы нас не видели. Максим Петрович разделял мои опасения. Стараясь держаться в тени яблонь, мы перебрались в дом. До прихода Тихомирова у нас было время, и я решила потратить его с пользой: напоить Француза, чтобы окончательно принять решение о его донорстве. – Курицу будете? – Какая к черту курица, иди сюда! Я оказалась в объятиях афериста и чужого мужа. Искусные, страстные, горячие и не очень, требовательные и дразнящие поцелуи обрушились на меня, но участвовали в этом безумии только мои губы – душа оставалась безучастной. – Максим, – спохватилась я буквально за шаг до грехопадения, – понимаешь, я хочу тебе верить, но факты… – Да, я понимаю. Я могу объяснить. – Да, – горячо подхватила я, – объясни, пожалуйста. Максим Петрович разжал объятия, я быстро, просто мгновенно, накрыла на стол, поставила бутылку коньяку, привезенного Дашкой для Тихомирова, и разогрела курицу под маринадом (тоже, кстати, приготовленную для Тихомирова). Максим Петрович ополовинил бутылку и с аппетитом умял три куска курицы, прежде чем вспомнил, что собирался мне что-то объяснить. – Витольда, – сыто икнув, начал гость, – прости, увлекся, все так вкусно. Что ты хотела узнать? – Все! Про Жукова и про тебя. С удовольствием собирая кусочком хлеба соус с тарелки, Максим Петрович облегчил душу признанием: – Жуков – это страшный человек! Между прочим, это он придумал схему захвата земли. Я ничего не знал, поверил ему, как себе. Вот как себе! – Француз постучал кулаком в грудь. – А Жуков использовал мою фирму для прикрытия. – А почему ты сбежал? – Испугался! Кто бы поверил, что я ничего не знал? Вот ты веришь? – Не очень. – Вот! – победоносно воскликнул Француз. – А ты женщина, существо мягкое, нежное, доверчивое. А менты? Это же звери! Они не верят ни одному слову, если это слово не обернуть в бакс. А у меня денег нет. Что было делать? Максим Петрович разволновался, налил коньяку, выпил не закусывая. – Но тебя все равно нашли? – Да! Я уверен, это Жуков сдал меня! – Почему? |