Онлайн книга «Небеса ликуют»
Я очнулся только на переправе. Очнулся, скривился от боли, привстал, пытаясь опереться на непослушную руку. В глаза ударило солнце. Я зажмурился, отвернулся, снова приоткрыл веки. Зеленая стена камыша. Очень знакомая. Камыш, наглая лягушка, невозмутимо шлепающая по черной грязи… Вот мы где! Черт, но здесь же топь! — Гуаира! Ma foi! Слава Богу! Я попытался улыбнуться. Марс был по-прежнему хорош — в помятой каске, с оцарапанной щекой, с опаленной бородкой. — Почему мы здесь, шевалье? Пикардиец вздохнул, мотнул головой. Я все-таки встал. Пошатнулся, выпрямился, прижал ладонь к звенящему болью виску. — Надо… Надо прорываться к гатям! Здесь не пройти! Дю Бартас снова вздохнул, отвернулся. Берег был заполнен людьми. Тонкая шеренга реестровцев с мушкетами, а за нею — огромная тихая толпа в белых рубахах, ноши с ранеными, какие-то повозки, несколько перепуганных лошадей. Сколько здесь народу? Тысяча? Пять? Больше? Табор остался в стороне, переправы совсем рядом! Чего мы ждем? — Шевалье! Мы должны прорываться… — Поздно, друг мой! От его негромкого голоса мне стало страшно — впервые за весь бесконечный страшный день. — Там резня, Гуаира. Вилланы пытаются уйти через болото, но в лагерь ворвалась кавалерия, они развернули пушки… Я приказал занять оборону. Я стиснул зубы, с трудом заставив себя обернуться. Оборона? Три сотни реестровцев — и огромная безоружная толпа. Впереди — озверевшие diablerie, за спиной — болото. — Мы пытались искать путь, говорят, тут есть тропинка. Vieux diable! Такая трясина! Зеленый камыш застыл непроходимой стеной. Великий дух Тупи, где ты? — Ну, мне пора… Пора? И тут прозрачная пелена боли наконец-то отпустила. В глаза ударил блеск — невыносимо яркий блеск начищенной стали. Они уже здесь, латники с крыльями за спиной, совсем рядом. Спешенные, сбитые в толпу, они не спешат, приближаются медленно, шаг за шагом. Торопиться некуда, дичь в ловушке, охота близится к концу… — Монсеньор! Монсеньор! Знакомый визгливый голос. Знакомый прыщавый нос. Только его здесь не хватало! — Я взял вашу лютню, монсиньор! Она могла пропасть! Ну и вид! Лысый поп в сутане с гитарой за спиной. Еще бы флейту в зубы! — Монсеньор! Синьор Гуаира! Не поясните ли мне, отчего мы пребываем в положении, столь незавидном? От его голоса боль снова проснулась, радостно ударила по вискам. А еще бывший регент! Как только псалмы пел? — Болото видите? Это топь! Понимаете? — Но… С Божьей помощью… Господь поддержит нас! Захотелось послать дурака к черту, к Кальвину, к злому духу Анамембире. Но сил не было. — Да-да, монсеньор, с Божьей помощью! Я отвернулся. * * * — Заряжай, Панове! Целься! Ниже бери, ниже! Ничего не сделать, ничего не изменить… — Первая шеренга! Пли!.. Сколько они продержатся? Полчаса? Час? Три сотни — против стальной стены. Стрельбу уже услышали, со стороны переправ глухо доносится топот копыт. — Пли!!! Я вновь оглянулся. Ополченцы стояли молча, кое-кто опустился на колени, уткнулся лицом в мокрую черную землю. …А я так и не исповедался! Я не могу! Не имею права! Только Генерал может отпустить мои грехи! Но мессер Аквавива далеко… * * * — Дети мои! Во имя Господа! Крик резанул по ушам. Услышал не один я — сотни голов повернулись к зеленой стене камыша. — За мной, дети мои! Господь не попустит! В руке отца Азиния — знакомое медное распятие. Лицо раскраснелось от крика, лысина пошла темными пятнами. Боже! Какой дурак! — Господи! Услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей, услышь меня по правде Твоей… Нелепая фигура в длинной сутане, с гитарой за спиной косолапо подобралась к узкому пролому в зеленой стене. Брызнули во все стороны перепутанные лягушки. — …И не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается перед Тобой ни один из живущих… Плеск воды. Лысый дурень шагнул в топь. Я прикрыл веки. Все! — …Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших… Что-о-о?! Я открыл глаза. Бред! Этого не может быть! — …И уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое. Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих, рассуждаю о делах рук Твоих… Брат Азиний брел по болоту. Вода доходила до колен, зеленая ряска испачкала сутану. Вода — до колен? Там же топь! Я сам проверял, сам искал тропу! — …Простираю к Тебе руки мои; душа моя к Тебе — как жаждущая земля… Стрельба стихла. Опустились мушкеты и пики, разжались руки, сжимавшие сабли. Люди смотрели, еще не веря, не решаясь даже перекреститься. Лысый поп с гитарой за спиной шел через топь. Слова латинского псалма гулким эхом разносились над болотом. Шел! — Хлопцы! За ним! За ним! То святой! Святой! Опомнились! Сразу десяток бросился в протоптанный проход. Плеснула вода. Парни в белых рубахах погрузились по грудь, по пояс, по колено… Пошли! — Гур-р-р-а-а-а! Затрещал потревоженный камыш. Десятки, сотни людей устремились вперед, прямо в топь. Ноши с ранеными, кони, повозки… Шли! — …Скоро услышь меня. Господи: дух мой изнемогает; не скрывай лица Своего от меня, чтобы я не уподобился нисходящим в могилу… Резкий визгливый голос, выкрикивающий латинские слова, стих, замер вдали. А люди шли, откуда-то со стороны брошенного табора набегали другие — и тоже шли. * * * Я очнулся. Очнулся, вытер пот со лба. Некогда думать, некогда пытаться понять. Шевалье! Я бросился назад, прочь от истоптанного камыша. Надо уходить! Всем уходить, пока еще не поздно!.. Мушкеты исчезли, зато появились лопаты. Реестровцы копали — быстро, споро, черная мокрая земля летела во все стороны. Дю Бартас, мрачный, сосредоточенный, смотрел в сторону гатей. Поляки никуда не ушли, они лишь попятились. Выстрелы не пропали даром, а может быть, паны зацные тоже поняли, что случилось на их глазах. — Это называется шанцы, мой друг, — шевалье кивнул на углублявшиеся на глазах ямы. — Если вы помните, Боплан писал, что черкасы — великие мастера по таким работам. |